Сын вождя - [31]

Сбоку виднелась простая железная кровать, застеленная чем-то белым, а на плоской подушке лежала раскрытая книга. Самой Марины в комнате не было, и Сын Вождя стал ждать, когда она появится.

И вот она вошла. На ней был пестрый халатик без рукавов. Она взяла книгу с подушки, переложила ее на стол, присела к нему и, подперев голову руками, принялась читать.

Он глядел на нее и не двигался с места. Время от времени Марина поднимала глаза от книги и смотрела в темный сад — прямо туда, где стоял Сын Вождя. Так прошло с полчаса, не меньше, а он все никак не решался выйти из тени кустов и подойти к окну. Какая-то смутная тревога мешала ему решиться, будто кто-то неслышно приказывал ему стоять и не двигаться. Он уже хотел прогнать эту тревогу, отмахнуться от нее и сделать первый шаг. Достаточно было один раз шагнуть к освещенному окну, а потом, он это знал, все решала бы уже Марина. Но для этого нужно было перейти какую-то незримую преграду, стоявшую между ним и этим тихим освещенным окном с Мариной, читающей книгу. В нем почему-то росли беспокойство и страх, а лицо Марины оставалось безмятежным, и ее губы чуть-чуть улыбались.

Вдруг, повинуясь какому-то внутреннему указанию, он медленно повернул голову вправо: там, в таких же кустах олеандра, растущих по другую сторону дорожки, он увидел неподвижную человеческую фигуру. Вместо лица было едва различимое серое пятно, но по очертаниям головы и плеч он понял, что это Гаврилов. Сын Вождя закрыл глаза и вдруг отчаянно понадеялся, что, когда он вновь их откроет, Гаврилов исчезнет и окажется, что это была только тень от кустов, а Гаврилов ему померещился. Он открыл глаза, но тот не исчез.

Он понял, что теперь он должен уйти, и уйти так, чтобы Гаврилов его не заметил. Потом он будет бороться за Марину, он всех убедит, умолит, он постарается вырвать у них право на счастье, на жизнь… Но сегодня он даже не услышит ее голоса — иначе Гаврилов может сделать что-нибудь плохое Марине.

Осторожно переставляя ноги, боясь шумно ступить или задеть ветку, он попятился от окна вглубь кустов, так и не отводя глаз от окна и спокойного лица Марины, склоненного над книгой.

К их с Гавриловым домику он шел по газонам, прячась за кустами и деревьями, обходя освещенные ночными фонарями крупные дорожки, опасаясь сообщников Гаврилова. Там, где блестели глянцевитые листья рододендронов, ему мерещились кожаные куртки.

Возле их домика никого не было, по крайней мере он никого не заметил. Он прошел через пустую гостиную в свою комнату, не раздеваясь, бросился на кровать и почему-то мгновенно уснул.

Утром его разбудил Гаврилов. Он взял с тумбочки книгу и спросил:

— Ну что, добили графа Толстого?

Сын Вождя не ответил, делая вид, что еще не совсем проснулся. Он почти ненавидел Гаврилова, но лгать все равно не хотелось.

— Идемте на завтрак! Потом о Толстом поговорим…

Завтрак подавала сменщица Марины. Сын Вождя этому даже был рад — как бы он смотрел в глаза Марине, ведь он не мог ей ничего объяснить.

После завтрака Гаврилов объявил, что ночью пришла телефонограмма: им приказано срочно возвращаться в Москву, там на его счет принято какое-то важное решение.

— А книжку Толстого отдайте дежурной, она ее вернет в библиотеку санатория, — бросил ему Гаврилов, вставая из-за стола. — Кстати, это у вас не «Война и мир», а «Воскресение». Впрочем, это неважно. Ну, идемте собираться, через полчаса за нами прибудет машина.

Когда Сын Вождя укладывал в чемодан свои серые брюки из холстинки, в которых ходил на прогулку с Мариной, он услышал глухой стук: из кармана брюк на пол выпал круглый белый голыш. Тот самый, за которым они с Мариной ныряли в море.

У ворот санатория «эмку», приехавшую за ними, чтобы везти их с Гавриловым на вокзал, задержал дежурный: шофер «эмки» должен был свернуть в боковую аллею, чтобы пропустить въезжавший в ворота странный крытый фургон.

В Москве их встречали на перроне «кожаные куртки» в защитной форме. Гаврилов куда-то мгновенно исчез, и Сын Вождя никогда уже больше его не встречал. Сына Вождя взяли под руки и быстро провели куда-то за здание вокзала. Там в закутке стоял точно такой же фургон без окон, какой встретился им в воротах санатория. Сзади фургона открылась дверь, и Сыну Вождя приказали в него влезать по короткой железной лесенке. Внутри фургон был перегорожен решеткой. Его завели за решетку и велели сесть на скамью, а потом с лязгом закрыли за ним дверь из толстых железных прутьев. Перед решеткой двое охранников с винтовками уселись на скамейки. Машина тронулась и повезла его на Лубянку. Потом он узнал, что такой фургон зовется «черным вороном» или «воронком» и теперь в таких «воронках» возят арестованных.

Не было ни суда, ни допросов — ничего. Его просто отвезли в Казань и поместили в специальную психиатрическую больницу закрытого типа. А белый камушек так и остался у него: при обысках он прятал его во рту…

Двадцать лет спустя его выпустили и поселили в этой самой ленинградской однокомнатной квартире, из которой он так ловко сумел сегодня уйти, чтобы отпраздновать свой ДЕНЬ СВОБОДЫ.

Уже стемнело, и метель улеглась. Сын Вождя поглядел в последний раз на белый камень, аккуратно завернул его в платок и опустил на дно кармана. Пора было возвращаться домой. Он встал и побрел по глубокому гладкому снегу. Его следов, оставленных, когда он шел к скамье, уже не было видно — метель успела их замести.