Сын вождя - [30]

Проснулся он от негромкого оклика:

— Голубчик, ай-ай-ай, да что же вы со мной делаете? Я с ног сбился, разыскивая вас! Где это вы пропадали весь день, хотел бы я знать?

Над ним стоял Гаврилов. Сын Вождя сел, и Гаврилов увидел книгу.

— Зачитались, что ли, и уснули?

— Да, уснул…

— И не слышали, как я вас звал?

— Нет. Я крепко сплю, вы сами знаете.

— Ну-ну. А что это вы читаете?

— «Войну и мир» Толстого.

— Позвольте взглянуть? Да, такой книгой можно зачитаться. Неплохая книжица. Вы знаете, что наш великий Вождь высоко ценил Толстого?

Гаврилов лукавил. Он прекрасно знал, что Сын Вождя не мог прежде читать ни самого Толстого, ни высказываний Вождя о Толстом: по собственному его распоряжению Сыну Вождя в библиотеке милицейской школы выдавали одну только зарубежную классику.

— И что же, — продолжал Гаврилов, — вы так вот весь день лежали тут и читали?

— Да.

— Гм… И хорошо вам читалось на голодный желудок?

— Вы знаете, товарищ Гаврилов, у меня ведь не было хороших русских книг. А в этой книге где-то сказано, что не хлебом единым жив человек.

Почему-то Сын Вождя решил, что Гаврилов навряд ли знает, есть подобные слова в «Войне и мире» или нет, а проверять уж точно не станет. Так и вышло.

— А, бросьте! Это все толстовские штучки! Были, были заблуждения у нашего великого классика… А вы, однако, изрядно обгорели на солнце!

— Да, я позагорал немного.

— Ничего себе немного, нос красный, как у пьяницы. Теперь облупится — девушки любить не станут. Шутка. А это вы где взяли? — Гаврилов поднял с травы тюбетейку Марины.

— Это… Это не моя вещь…

— Нашли, что ли? Не следует надевать чужие головные уборы, можно педикулез подцепить.

— Что подцепить?

— Педикулез. Вошек. Не в нашем санатории, конечно. Надо будет отдать эту шапочку дежурной в главном корпусе, пусть вернет хозяину. — Он задумчиво разглядывал тюбетейку, вертя ее на указательном пальце. — А вообще надо бы вам барышню подобрать, чтобы… ну, приглядывала за вами. Не местную, конечно, а товарища надежного, проверенного, ответственного.

— Не надо мне никаких барышень!

— Да не смотрите вы на меня волком! Все мы люди, все человеки… Да и не наше это с вами дело — решать такие вопросы. Еще только незаконных внуков Вождя не хватало…

— Да как вы смеете!

— Тихо! Экий вы стали ершистый, неуправляемый какой-то… Ну ладно, поднимайтесь. На ужин пора идти.

Они успели к ужину. Сын Вождя, сам себе удивляясь, съел свою порцию с большим аппетитом и даже попросил добавки, чего прежде с ним не бывало. Кажется, Гаврилов ему поверил, что он теперь наверстывает пропущенные обед и завтрак, и одобрительно улыбался. А потом Сын Вождя и вовсе успокоился: Гаврилов вдруг, между прочим, сказал, что сам он обедал сегодня в городе и только под вечер узнал, что Сын Вождя не явился в столовую.

— Вы уж меня предупреждайте, если не хотите идти на обед: как-никак я отвечаю за ваше здоровье. За всем контроль нужен, а за здоровьем — особенно!

— Ах, да, конечно, я должен был вас предупредить. Но я ведь и сам не думал, что зачитаюсь и забуду про обед. Простите великодушно.

— Ничего, ничего, бывает.

После ужина Сын Вождя пошел в их с Гавриловым домик, лег спать и сразу же крепко уснул, и спал всю ночь крепко, без сновидений.

Он видел Марину каждый день в столовой, но она, подавая им с Гавриловым завтраки, обеды и ужины, совсем не поднимала глаз. Он томился и ждал. Он даже читать не мог и так и не заглянул в Маринину книгу. На пляж он теперь ходил один, так решительно настояв на этом, что Гаврилов даже не стал с ним спорить. Но Марина на пляже почему-то ни разу за эти дни не появилась.

Наконец, почти через неделю после их прогулки в горы, когда Сын Вождя уже почти и надеяться перестал, она за обедом поставила перед Гавриловым компот и вдруг тихо ойкнула и сказала виновато:

— Извините, я сейчас второй десерт принесу!

Вечером Сын Вождя дождался, пока в санатории все затихло. Он тихонько поднялся с кровати, оделся в темноте и осторожно приоткрыл дверь своей комнаты. В домике было тихо, из комнаты Гаврилова не доносилось никаких звуков. Он еще немного постоял, послушал, а потом быстро прошел через темную гостиную и вышел в темноту.

Он прошел мимо высоких розовых кустов, углубился в парк и вскоре нашел темную аллейку, которая вела к двухэтажному зданию, где жил обслуживающий персонал санатория: женщины на первом этаже, мужчины — на втором, а внизу сидела дежурная и не пускала посторонних. Так сказала Марина.

Ему повезло, на аллее он никого не встретил и к дому подошел незамеченным. Тут он нырнул в кусты, чтобы избежать случайного столкновения с каким-нибудь запоздавшим работником санатория. В окнах дома не было света, кроме одного окошка — самого последнего в первом этаже. Под стеной дома росли вездесущие олеандры. Он остановился напротив окна и стал смотреть на него сквозь просвет в кустах. Розовые цветы светились в темноте и пахли еще сильнее, чем днем.

Окно было открыто, и ветерок с моря временами отдувал легкую, кисейную на вид, но скорее всего марлевую занавеску, и тогда он видел почти всю комнатку Марины.

У стены напротив окна рядом с закрытой дверью располагался шкаф, занимая всю оставшуюся часть стены. Его дверца была приоткрыта, за ней виднелась какая-то одежда и край знакомого голубого сарафана. Перед окном стоял стол с лампой-грибом под зеленым стеклянным абажуром. Лампа горела.