Сын своего отца - [3]

Моему непосредственному начальнику, Фиббсу, - ирландскому протестанту, получившему образование в Англии, - было не разобраться в создавшейся ситуации и уж вовсе не по силам с нею справиться, и, если бы ему пришлось действовать одному, он скорее всего вышел бы из игры, облегчив душу несколькими отборными ругательствами. Я же знал, что противодействовать церкви в Ирландии можно только, взяв в союзники националистов. Поэтому я познакомил Фиббса с таким же, как я, бывшим узником, Шомусом Кили, преподававшим ирландский язык в местной технической школе, а в свободное от работы время изучавшим юриспруденцию, чтобы в ближайшем будущем занять должность судьи.

Кили был по-настоящему красив, но его благородные черты редко привлекали внимание, так как их всегда окутывало какое-то облако уныния. Даже его пенсне, постоянно слезавшее на кончик носа, казалось, говорило:

сейчас я покончу с собой. Мое предложение прийти на заседание комитета в качестве представителя общества Карнеги он встретил с возмущением добродетельного законника, но, когда я объяснил, что в противном случае город окажется без библиотеки, он, оценив юмор ситуации, весело расхохотался. Кроме того, я надоумил Фиббса, которому предстояло вести заседание, настоять на голосовании ex officio [Так, как требует официальное положение (лат.)], что, по моему мнению, могло бы должным образом противостоять sine die.

Но ничего этого не понадобилось. Одного появления Кили - красавца, скромника, бывшего узника, только что вернувшегося из лагеря, да еще примерного католика - оказалось достаточным, чтобы присутствовавшие убедились в том, что никакая опасность бесхитростной вере ирландца пока не грозит. Мне остается добавить, что позднее между Кили, священником и мной завязалась крепкая дружба. Тем не менее библиотека графства Уиклоу обязана своим существованием бесстыдной махинации, проведенной честным ирландским судьей, который, до-видимому, даже меньше, чем сам я, по этому поводу угрызался. "..."

Фиббс стал моим ближайшим, моим лучшим другом, а друзей у меня всегда было предостаточно. Не помню, чтобы я хоть раз показал Уилсону какое-либо свое стихотворение, Фиббсу же я показывал все. Он читал мои опусы, отстуканные на библиотечной машинке после рабочего дня, и неизменно помечал их словом "мура", сделав исключение лишь для нескольких переводов с ирландского, избежавших общей участи скорее из-за своего материала, чем благодаря его обработке. "..."

Поэзию Фиббс любил как никто из известных мне людей и очень скоро сумел сделать из меня - записного читателя поэтических сборников - читателя поэзии, что совсем не одно и то же. Он любил все стихи - плохие и хорошие, известные и забытые, в особенности забытые, я, ликуя, возвращался в Уиклоу то с томиком стихотворений Аманды Мак-Киттерик Рос, то с произведениями Томаса Колфрида Ирвина. У него был безошибочный глаз на книги, на которые он, вероятно, потратил целое состояние. Однажды - это случилось позднее он обнаружил первое, килмарнокское, издание Бёрнса на полке распродажи по шиллингу за экземпляр и, верный себе, вместо того чтобы тут же его приобрести, отправился к хозяину лавки и указал ему на ошибку в цене. Однажды, разъярившись на тех, кто не возвращал взятые у него книги, он изуродовал всю свою библиотеку, отштамповав да титульных листах: "Украдено у Джоффри Фиббса" - типичный акт вандализма в результате скоропалительното решения, о котором он, несомненно, тут же пожалел.

Он читал все и изучал все, что только мыслимо было назвать современным или передовым: балет, живопись, скульптуру, поэзию и - хотя ке отличался хорошим слухом - музыку. Из современных поэтов он больше весго любил одну американку, о которой нам обоим еще предстояло многое узнать. Выбирая кппги, он предпочитал простым трудные, потому что они давали пищу его острому, пытливому уму, я же, напротив, предпочитал те, что попроще, в особенности если они были окрашены в мрачные топа. Наши вкусы нп в чем не сходились: оп любил яркую современную живопись Брака и Матисса, я Рембрандта, оп слушал граммофонные пластинки Стравинского и Баха, я мурлыкал про себя медленную часть бетховенского квартета си-диез минор.(...)

Но не в этом суть. Мы были два молодых поэта, влюбленных в поэзию, и, хотя настоящим поэтом я не был, писать стихи доставляло мне не меньшее наслаждение, чем настоящему поэту, а даже первый любовный опыт не может дать такого удовлетворения, как сочинение стихов. "..."

Благодаря дружбе с Фиббсом мое материальное положение внезапно изменилось к лучшему. Раз в неделю мне приходилось брать казенный велосипед, чтобы ехать вечером за семь миль по горным дорогам на урок, за который я получал пять шиллингов. Мой ученик - пожилой учитель, вынужденный, под страхом потерять работу, овладевать ирландским языком был милейший старик, всегда усердно поивший меня на дорогу чаем. Но когда до Фиббса наконец дошло, до какой степени я нуждаюсь, он рассвирепел и написал в общество Карнеги гневное и язвительное письмо. Секретарь не задержал с ответом, в котором, извинившись за скупость, проявленную Ленноксом Робинсоном, сообщал, что мое жалование повышается до двух фунтов десяти шиллингов в неделю, а в ближайшем будущем - после очередного заседания правления - станет три фунта десять шиллингов в неделю.