Сын Ра - [63]

Уже предупрежденный о казарменном воровстве, пышно процветающем в Бийске (здесь воровали абсолютно все — полотенца, портянки, подшивку; даже пропавшая тетрадь по английскому языку, которую я завел для подготовки ко вступительному экзамену в аспирантуру, вскоре обнаружилась использованной по «прямому» назначению в солдатском сортире) перед сном я положил военный билет с деньгами под подушку. Проснулся я поздно ночью от тревожного чувства, как — будто в ухо мне заползло какое-то насекомое. Кто — то явно шарил рукой под моей подушкой в поисках денег. Заглянув под кровать, я увидел там лежащего ничком субъекта в трусах и майке. Первым моим желанием было ударить солдата стоящим на тумбочке графином по голове, но я передумал — не хотелось в первый же день пребывания в части начинать с такого серьезного инцидента. Я сделал вид, что заснул и внимательно проследил, куда пойдет ночной воришка. Вор прополз под кроватями, собирая всю пыль, и, сделав вид, что возвращается из туалета, лег на крайнюю от окна кровать. Все ясно! Это был Аладдин Гасанов. Я сделал вид, что ничего не заметил, затаившись до времени. Знание — это всегда грозное, очень мощное оружие, которое надо уметь применять своевременно!

Еще одно обстоятельство стало сильно осложнять мою армейскую жизнь в Бийске — внезапно проснувшееся либидо. Дело в том, что в учебке эта проблема вообще не стояла — слишком велики были там физические нагрузки, чтобы думать о «прекрасном». Здесь же жаркое июльское солнце и отсутствие полноценных физических нагрузок сделали свое коварное дело — мои чресла переполнились жизненным соком, а «утомленная солнцем» плоть все более настойчиво и бесцеремонно требовала свое. И подходящий для этого случай не заставил себя долго ждать.

Однажды наш комбат капитан Широков отправил меня в центральный склад артполка за ветошью для орудий дивизиона. Начальником склада там была очень полная прапорщица Люся, лет так 30 — ти; с рябым некрасивым лицом и довольно комичной походкой «уточки», какой обычно ходят все полные женщины мира. Я зашел в душный, разогретый солнцем склад, и попросил у Люси ветошь. Женщина прошла в подсобку и в своей короткой форменной юбке весьма неосмотрительно, чересчур низко, нагнулась за ветошью, обнажив свой пышный «фасад», туго обтянутый чистым белоснежным бельем. В голове моей помутилось, и я, не долго думая, как ковбой, проворно оседлал Люсю, утопив ее рябое лицо в грязной пыльной ветоши. И как только бедняжка не задохнулась?!

Когда все закончилось, прапорщица задумчиво произнесла, закурив сигарету: «Таких наглых солдат у нас в полку еще не было!» «Извини…те», — смущенно сказал я и, на ходу застегивая брюки, поспешно направился к выходу. «Подожди, солдатик, ты забыл ветошь — эх, ты; совсем забыл, за чем пришел, мормышка», — беззлобно засмеялась Люся, и я понял, что инцидент на этом исчерпан. Больше мы с ней в интимной обстановке не встречались; однако, по кокетливым взглядам других прапорщиц в полку я понял, что наше небольшое эротическое приключение, благодаря Люсе, стало достоянием широкой общественности.

С командиром «условной» батареи нашего «условного» дивизиона капитаном Широковым — следующим замечательным персонажем нашего повествования — мы познакомились также при весьма экзотических обстоятельствах. А дело было так.

Как — то комбат заступил дежурным по части и повел наше обезьянье стадо на обед. Выглядело это всегда примерно одинаково: двери столовой с шумом распахивались, и «хачики» с ревом неслись к бачкам с пропитанием, вытаскивая оттуда самые вкусные куски мяса и разливая отвратительно приготовленный суп на столе и жирном полу. Широков попытался хоть как-то упорядочить это хаотичное «броуновское» движение, да не тут то было — «звери», как всегда проворно, уже расхватали самую съедобную составляющую этого так называемого супа. Не дожидаясь, когда меня, который день голодного, оставят еще и без сладкого, я запустил руку в тарелку с сахаром и захватил полную горсть «белой смерти». Незамедлительно последовал удар логарифмической линейкой по голове — не столько больно, сколько обидно. «Воронин, ведь ты же — юрист, какой пример ты подаешь для молодежи?» — с укором сказал капитан Широков. «Знаете, а ведь это вы, офицеры, виноваты во всем этом бардаке! Нам в учебке такое даже в кошмаре не снилось. Превратили солдат в стадо свиней, самых настоящих свиней!» — с возмущением, почти как Клим Самгин на баррикаде, толкнул я обличительную речь перед изумленной моим красноречием солдатней. Михаил Широков молча посмотрел на меня странным, изучающим взглядом и отошел к другому столу.

Как всегда, в этом хаосе мне не досталась столовая ложка. За ложкой я отправился в поварскую. Возле котла там стоял огромный двухметровый повар — армянин с черпаком в руках. Помня, как нас в учебке учили обращаться к младшим по званию военнослужащим, я подошел к нему и строго спросил: «Товарищ солдат, мне не досталось обеденной ложки!» От изумления черные, как смоль, густые сросшиеся брови армянина поползли вверх. Одной рукой схватив меня за грудки, он легко оторвал меня от земли, так что в воздухе, оставшись без опоры, по инерции я продолжал болтать ногами, и принялся лупить меня черпаком по голове, приговаривая при этом: «Товарищ солдат, товарищ сэржант, на тебе ложку, на, сука!» Из глаз посыпались искры, было жутко обидно и стыдно за свое беспомощное состояние. Внезапно армянин поставил меня на землю — в поварскую зашел капитан Широков, заподозрив неладное. «Воронин, что здесь происходит?» — спросил он, глядя на мой растрепанный вид. «Ничего не произошло, товарищ капитан, просто я зашел за ложкой», — бодро, насколько это возможно, ответил я, а повар услужливо протянул мне столовую ложку. Широков подозрительно посмотрел на нас обоих, и, ничего не сказав, вышел из поварской. Через два дня армянин подошел ко мне на плацу с виноватым видом и извинился: «Я не знал, что ты — юрист, такой взрослый парень. Спасибо, что не сдал меня «шакалу». Если нужна какая-то помощь, смело обращайся ко мне», — мы ударили по рукам и разошлись, довольные собой.