Сын лейтенанта Шмидта - [23]

— Карпентеру сожгли волосы на груди. Горел, как Наполеон.

— Мама, я пошла!

За повешенной с грохотом захлопнулась дверь.

— Как у вас батареи парового отопления, почему задолженность по квартплате? — сурово спросил Николай, осматривая комнату.

— Марго, гадюка, нажаловалась? Хорошо, я скажу Паскину, он заплатит. Отчего вы не хотите посмотреть всю квартиру? Все разваливается, — она провела председателя в грязную кухню. — Одно хорошо — старые стены. Раньше-таки строили. Сейчас пошла мода на старину. Недавно моя Дорик была в компании — два потомственных дворянина: один ротмистр, другой князь. Князь служит в морском регистре, сверлит дырки в корабельных котлах, а ротмистр выращивает помидоры на минеральной вате. Сейчас все хотят иметь в своей родословной дворян. У Паскина был редактор-еврей, так он купил такие бумаги, что выходило — он прямой потомок обер-прокурора Победоносцева. Потом выяснилось, что Победоносцев антисемит. У вас в роду тоже были дворяне?..

— А как же. Польская шляхта, частично албанские беи. Прадед служил у адмирала Нахимова вестовым. Скажите, а правда, что во время революции тут жила молодая чета, Фандерфлиты, и что она последней покинула дом?

— Мне да не знать! Конечно. Юная пара, возраста Дорочки. Их хорошо помнила Крандылевская. Старуха жила надо мной, не так давно съехала. Про этих молодых рассказывали: напротив дома солдаты с красными лентами устанавливают пулеметы, а они жгут любовные письма и зашивают в нижнее белье бриллианты.

— Говорите, Крандылевская? Недавно съехала? Любопытно, где же она теперь?

Но Паскина вместо ответа пожаловалась:

— Можете себе представить: теперь в ее комнату должен въехать саксофонист. Я заранее больна. Нашла с кем меняться, дура. Все саксофонисты гетеросексуалы. Слава богу, он уже четвертый месяц на гастролях в Румынии. Можно подумать, что там нет своих саксофонистов.

— Сколько угодно, — заверил Николай. — Саксофоны на каждом углу… Так все-таки, что за обмен? Надеюсь, в пределах города?

— Как бы не так! Заозерск. У Фандерфлитов там был дом, подаренный дядей. Они несколько раз приглашали на лето погостить к себе Крандылевских, и тем очень понравилось — сосны, гранит, прозрачная вода. А по- моему, там собачья холодина. Все-таки север.

— Крандылевская сказала что-нибудь при отъезде?

— Рада покинуть ваш гадючник, вот что она сказала.

— Адрес в Заозерске, случайно, не оставила?

— Зачем он мне? И потом, мы не были уж так близки.

«Отлично! — подумал Николай, покидая квартиру. — Заозерск, Крандылевская, старуху найти будет не трудно».

Последний, в чью дверь постучался в этот день председатель правления, был живший на первом этаже в четвертой квартире Шпенглер.

На звонок и на стук квартира ответила молчанием.

Вернувшись к себе, председатель сообщил дворнику и слесарю-референту свои впечатления о жильцах.

— Занятный домишко. Ни в одной квартире не стучат машинки «Оптима» и не светятся экраны Пи-Си… Никто не торопится рифмовать и не строчит «Кибитка ехала по узкой дороге». Занимаются чем угодно, только не литературой… Но пора за дело. Сегодня же поговорю с кем-нибудь из владельцев авто. Царские Пруды ждут нас!

По комнате критика гуляли пришедшие с севера сквознячки. Дверь на балкон была открытой. На балконе висели собственноручно выстиранные хозяином трусы в дамский горошек.

— Есть предложение, даже, если хотите, просьба, — председатель правления с наигранной ласковостью посмотрел на литератора. — Что, если прокатиться всем миром за город? Небольшая деловая поездка в целях приобщения провинциалов к достопримечательностям бывшей столицы. Парки, дворцы, купальные кабинки на пляжах. Вознаграждение гарантируется.

Малоземельский вздохнул:

— Не могу, занят. Небольшое выступление в литературном архиве. Консультация — кому что можно продать. Американцы скупают документы мешками. Милые девочки, хранительницы драгоценных свидетельств прошлого. Когда был у них прошлый раз, показали подборку писем, которые поэт революции писал из Парижа жене: «Лифчик подобрал. Целую Монмартра. Вовик». Есть и просто уникальные экспонаты, например — носовой платок поэтессы Миры Лохвицкой, или кусок газеты с отпечатком каблука академика Тимирязева. Жалуются — все разобрать не доходят руки. Кстати, упомянули и наш архив.

— Что значит наш? — удивился Николай. — Нашего дома?

— Он самый. Помните, я рассказывал про писательскую коммуну? Так вот, у коммунны был архив. Его завели в двадцатых годах. Есть даже письма Фаберже и его родственников.

— Любопытно… А вот вы как-то сказали про себя — литературный пеон. Это что — правка чужих рукописей?

— Не только. Скажем, вы чиновник и украли миллиард. Как вы объясните обществу, откуда у вас деньги? Вы подаете заявку в издательство на книгу, Название придумываю я, первую главу за вас пишу я. Ликвидность ценных бумаг, прерывание внематочной беременности, кролиководство — не имеет значения. Ни один суд не сможет доказать, что под этот бред нельзя было выдать аванс миллионов сто.

— А вы?

— А я остаюсь при своей компьютерной мотыге и паре тысяч. Удел батрака — утешение в пословице «бедность не порок».