Сын леса - [30]

— Заходи! — кашлянул он, морщась от сухости во рту.

Вошел Сергей. Длинные волосы и борода его были аккуратно расчесаны.

— Алик, спустись, пожалуйста, в зал к завтраку. Это очень важно, по крайней мере, для меня.

За столом сидели все, даже Борька с Глебкой, и как-то странно улыбались.

Алексей тараторил без умолку — веселил народ. — …А как еще баб воспитывать? Намочить лозы с осени, спустить штаны или задрать юбку, и по голому заду: мол, люблю тебя, милая, потому и деру, чтоб лучше стала… Мне, может, каждый вечер выпить хочется, а потом Свет Ванну, — потянулся к жене. — Свету сам воспитал, ванну сам сделал, — каламбурил напропалую Алексей.

Сергей поднялся:

— Я был не прав. Ты, Таня, прости меня. Больше такого повторится не может: мне очень стыдно.

— Квиты! — хохотал Алексей. — Чуть не пристрелила баба мужика. Фая, ты мужнины штаны проверяла? Сыры не были?

Сергей жалко улыбнулся.

— Я был не прав. Но и сейчас скажу: если в нашу жизнь войдет спиртное — это конец. Лучше сразу разбежаться, чем ждать развала… — И к Алику: — Ты человек новый, у тебя свои привычки… Мы всегда, конечно, рады видеть тебя, но постарайся не приносить спиртного.

Ведь прекрасно жили до вчерашнего дня. Разобраться — всему виной алкоголь и только он… — начал было с прежним азартом заводиться Сергей и умолк, будто натолкнулся на преграду. — Ты прощаешь меня, Таня?

Она непринужденно кивнула, рассмеялась:

— В следующий раз распустишь руки — не промахнусь!

— Договорились!

— Целоваться! — хохоча, закричал Алексей. За столом смеялись, стучали ложками, ладонями, кулаками:

— Це-ло-ва-ть-ся!

И даже муж ее, Малик, что-то возбужденно говорил, улыбался, но черные глаза порой попыхивали холодом и настороженностью. «Что-то держит на уме, — подумал, наблюдая, Алик. — Давно, наверное, камушек за пазухой припас».

Не верил он им, но после вчерашнего ночного разговора с Татьяной не такой ждал развязки. Даже зевнул от тоски. Подумал: надо сматываться. Спроси его: с какой целью явился? Сказал бы: звали! Но самогон, веревка, бинокль в рюкзаке — все это было не случайно и обратный путь вычислен. Виной всему — азарт и любопытство, развитые за долгие годы жизни среди природы. Снайпер был одной из загадок и, пока ей не было объяснения, Алику было как-то не по себе: будто заноза сидела под кожей.

Он напомнил Виктору об уговоре: теперь они охотятся на пару, проверяют петли и капканы по очереди. Через несколько дней колонист должен был начать свой первый самостоятельный обход. Алик же стал собираться домой. Обратный путь был выбран за «Спиной Динозавра» к перемычке, затем через хребет и по глубокому снегу — спуск в Кудалау.

Он вышел на перемычку. День был ясный: свежий снег и солнце слепили глаза.

Колонисты с детьми отправились наряжать елку на склон. Они не рубили деревья, поклоняясь только живому. «Потеха!» — не то раздраженно, не то удивленно думал Алик.

На перемычке он бросил рюкзак и стал осматривать в бинокль крутой склон гребня. Верхняя его часть была завалена причудливыми сугробами. Склон был припорошен вчерашним снегом. Это была почти отвесная стена. Добраться по ней к жандарму казалось немыслимым. Даже если среди колонистов есть скалолазы, путь этот потребовал бы много времени. Или… Стрелок шел по гребню у всех на виду. А следовательно, о нем должны знать все.

Алик выбрался из ущелья в долину реки и сквозь шум воды услышал рокот машины. На всяких случай он слегка изменил маршрут, направляясь прямиком к скотопрогонному мосту, на котором были сложены мешки с эфедрой. Он не ошибся: машина выползла на заметенную снегом дорогу и остановилась. Шофер, заметив чикиндиста, даже не стал сигналить: высунулся из кабины с улыбкой на лице.

— Повезло, что ты уже здесь, ночевать не придется. Мигом загрузимся, и назад!

К полуночи будем в городе.

Возле моста шофер заскочил в кузов, стал швырять на снег связки мешкотары.

Последним перекинул через борт тяжелый, перетянутый веревкой мешок.

— Это тебе, хлеб!

— Вроде не просил?! — подхватил тюк Алик.

— Сосед твой заказывал. Мимо проезжаю, а его уже нет: в город смотался на праздники… Возьми, сухарей насушишь. Не везти же обратно.

Алик перетаскал мешкотару под мост, в сухом месте подвесил хлеб. Надо было сходить в избушку и накормить кошку. Но шофер поторапливал — боялся ехать через перевал в потемках. «Не сдохнет», — подумал чикиндист. Одет он был по-городскому — для Анки старался. Документы при себе. Вдвоем они быстро загрузили машину и выехали в город.

Все было как всегда: первое ослепление разрисованными новогодними витринами, конфетти и серпантином, желание слиться с праздничной толпой. И снова город, равнодушно обнюхав чужака, швырнул его на обочину своих сияющих проспектов. Алик вернулся бы на участок через неделю, но нужно было разделаться с бумажными делами, до которых придирчив местный участковый.

Второго января он явился в контору за новым договором: нижняя губа его была разбита, под глазом красовался синяк, другой глаз и вовсе заплыл. Алик толкнул было дверь управляющего, но там теперь была бухгалтерия. Индеец переехал в самую большую и светлую комнату. Против входа стояла полированная мебельная стенка с пустующими книжными стеллажами, на которых вкривь и вкось были пристроены несколько пропыленных томиков Ленина, уголовный и гражданский кодексы. В углу — старинный литой сейф, на нем, как положено — портрет вождя. За полированным столом сидел сам Индейкин, без бороды, в костюме и с синяком под глазом.