Сын леса - [28]

Круглая фляга с самогоном приятно холодила живот. Алик встал, шагнул в темень, сделал пару глотков и сел на место, шепнув на ухо Анне:

— Пить будешь?

Она почувствовала резкий запах и неприязненно отпрянула:

— Фу!

В одиночку пить не хотелось — не для того же тащил он сюда флягу. Алик повернулся в другую сторону к Тане, шепнул ей на ухо:

— Бухнешь?

— А есть? — шепотом отозвалась Куколка, едва не коснувшись губками его уха. — У нас сухой закон.

Алик взял ее ладошку, сунул себе за пазуху, где лежала потеплевшая алюминиевая фляжка. Таня с озорными огоньками в глазах, с лицемерно скучным лицом, переждала полминуты, не отвечая на шутки Алексея. Потом встала:

— Принесу чайник! Алик, пойдем, поможешь!

На кухне она вынула из шкафа две чайных чашки. Алик до половины наполнил их самодельным напитком.

— С наступающим!

Таня сделала глоток, другой, сморщилась, передернула плечиками:

— Какая гадость! — просипела перехваченным спазмом голосом. — Шампанского бы или водки… — Покурить бы еще?! Ладно, потом. Только ты никому, — вытаращила и без того огромные глаза.

Они вышли к огню со своей маленькой тайной, сблизившей их. Горел костер, и падал снег. Не видно было неба, затянутого маскировочной сеткой и снежной пеленой. Сергей, в овчинном полушубке, в высокой цигейковой шапке, какие вышли из моды еще когда Алик был в детдоме, сидел и держал бубен на коленях.

Его пальцы постукивали по тугой белой коже, издавал гулкие таинственные звуки.

— Солнце ушло в дальние дали, и закончился год, чтобы начаться снова: любой конец есть зарождение начала!

— Маленькая поправка, — азартно перебил его Алексей. — Солнцестояние есть момент времени, в который солнце проходит по небесной сфере либо через самую северную, либо через самую южную точку эклиптики, что-то плюс-минус около двадцати трех с половиной градусов…

Будто не расслышав его, но с приметным раздражением Сергей продолжал:

— Прошел еще один год нашей жизни в горах. И вскоре начнется следующий.

Что принесет он? Нам нужен обильный урожай и дети. Без детей, которых мы должны вырастить и пустить в мир, наши начинания бессмысленны…

— А наша свободная жизнь — эйфория на высоте две тысячи пятьсот три метра? — опять вмешался Алексей. Повернулся к Алику: — Эй, сын леса? У тебя большой опыт жизни среди природы: свобода — это эйфория?

— А что это? — спросил чуть захмелевший чикиндист. Алексей объяснил.

— Нет! — замотал головой Алик. — Свобода — тяжелый труд, риск, это когда тебя каждый мент хочет унизить и растоптать. Короче, как в драке, когда бьют, а ты знаешь, что никто не поможет.

— Ты говоришь об одиночестве, а не о свободе, — возразил Сергей.

— Тут не докажешь. Это все равно, что домашняя и дикая свиньи будут спорить, кто свободней. Домашняя и скажет: кому ты мозги пудришь, у меня гарантированный срок жизни, а тебя и сосунком сожрать могут; мне не надо каждый день думать о брюхе, о ночлеге, я сплю в тепле… Каждому свое, как тут докажешь.

Виктор улыбнулся, взглянув на Алика, и что-то шепнул Людмиле. Алексей рассмеялся:

— Ой, молодец! Мы тут спорим месяцами, а ты нам мозги вправил и сразу все объяснил.

— Бр-р! — передернула плечами Аня. — Кому нужна такая свобода и для чего?

— Чтобы быть вольными и жить, — робко обнял ее Алик, стараясь не дышать.

— Алик! — возмущенно вскочила Таня. — Думала хоть ты не философ, не болтун. Как вы мне надоели. Давайте включим музыку и потанцуем.

Ее муж сбросил лопухи наушников, переспросил, чего от него хотят, и с радостью выполнив предложение:

— Вынесем колонки! Один момент, я сам все сделаю.

— Алик, пойдем со мной, — потянула чикиндиста за руку Таня. Они опять оказались на кухне.

— Что от мужа прячешься? Зови! — Алик тряхнул флягой и снова разлил на две чашки.

— Это он не будет пить. Водку бы или спирт. И вообще… Прибереги — на двоих в самый раз.

В распахнутом тулупчике она выскочила во дворик, бросила горсть снега в лицо Алексею, схватила бубен, закружила вокруг костра, споткнулась, упала, хохоча.

Сергей схватил ее за руку:

— А ну, дыхни!

Таня задергалась, вырывая руку:

— Пусти, дурак!

И тут выстрелом в тишине прозвучала пощечина. Таня пискнула, бросилась, целясь ухватить Сергея за бороду, он оттолкнул ее. Она осела в снег под окном, но тут же вскочила и юркнула за дверь.

Сергей сел. Руки его дрожали, лицо было бледным и смущенным.

— Я всегда говорил: пьянство и община несовместимы. Мы погубим и себя, и идею, — голос его срывался. Слова эти предназначались для Алика.

Недобрая усмешка расплылась по лицу Виктора.

— Так что ты там говорил про свободу личности? Лучше всех знаешь, как сделать нас счастливыми? — Вдруг он с кошачьей ловкостью метнулся к распахнувшейся двери. В проеме стояла Таня с обрезом. Тот самый — узнал Алик.

Прогрохотал выстрел, завизжала, рикошетя по скале, размазываясь по ней, дробь.

Алик пригнулся, телом прижав к земле Анну. Сверху лавиной обрушился снег, накопившийся на маскировочной сетке.

Алик поднял голову, стряхивая с волос снег. Грохот выстрела еще звенел в ушах. Сергей, белый и припорошенный, дрожащими руками искал на лице очки.

Его жена с воплем бросилась на Татьяну и наткнулась на Виктора, держащего обрез за теплый ствол.