Сын эрзянский Книга вторая - [48]

У высокого обрыва Венца он остановился. Отсюда хорошо видны засурские и заалатырские леса и деревеньки. Над всем этим зеленовато-голубым простором нависает легкий прозрачный туман. Сверкающие извилины двух рек вдали сливаются в одну широкую полосу, которая затем исчезает в разливе зелени и синего тумана. Какая красота, какой простор!.. А человек почему-то всегда лезет в узкую темную щель, как таракан... «Отчего так?» — спрашивает Степан себя и не находит на это ответа. Может, потому, что у человека нет крыльев?.. Ну что ж, бог не дал человеку крыльев, но зато дал ему ноги. Разве это не одно и то же — летать или ходить?.. Вот Степан и пойдет. Пойдет куда глаза глядят. Он не таракан, чтобы сидеть в темной щели, когда на земле такое раздолье, такая красота!.. Он пойдет. Конечно, нужно кормиться, но у него есть руки, и они его прокормят. У него еще есть и краски, он может рисовать иконы, и люди дадут ему за это еду. Нет, он не пропадет.

Степан еще вспоминает, что у брата валяется в верстаке стеклорез. Пока он не нужен Ивану, а Степану может пригодиться в дороге. И вот утром, когда Иван ушел в депо, он собрал в мешок свои краски, кисти, положил полотенце, смазал сапоги чистым дегтем, прихватил стеклорез и отправился в путь. Он еще хорошенько не знал, куда отправится. Ему все равно куда идти, только бы не оставаться здесь.

Петярка вышел с ним на крыльцо и, провожая его, спросил:

— Дядя Степан, когда к нам еще придешь?

— Не знаю. Может, совсем не приду. Пойду ходить по свету, обойду всю землю.

— Тогда надо было бы тебе обуть лапти, в лаптях ходить лучше, ноги не натрешь, — проговорил Петярка.

Степан посмотрел на свои тесные сапоги и подумал, что, пожалуй, племянник прав, следовало бы обуть лапти. Но не возвращаться же обратно. Если вернешься, тогда пути не будет. Он махнул рукой и сошел с крыльца. Сначала он вышел к железной дороге и пошел вдоль нее в сторону Ардатова. Дойдя до переезда, свернул на Ардатовский тракт. Ему ни разу не приходилось бывать в этом городе, расположенном совсем недалеко от Алатыря. Надо же посмотреть его. К тому же по пути и родное село Баево. После того как они оттуда переехали на новое место, он не бывал в Баеве. Ему вспомнился Микай Савкин — какой-то он сейчас, товарищ его детства?.. И Степан зашагал побыстрей.

Все выше поднималось солнце, звонко заливались в синеве неба жаворонки, и просохшая от ночной росы дорога уже пылила — всякая подвода, которых на дороге было немало, распускала хвост пыли. И Степан свернул с дороги за Пергальским оврагом, пошел полевой тропой. Теперь он был совсем один, и живая звонкая тишина летнего простора окружала его.

Облюбовав тенистое место возле ручейка, он скинул сапоги и лег в траве под липой. Нет, он ни капли не жалеет, что ушел. Он смотрел сквозь трепещущие листья в синее солнечное небо и улыбался белым как снег облакам. Он плыл вместе с землей куда-то в спокойную прекрасную даль под журчание ручья. Он закрывал глаза и прислушивался к тихому шепоту легкого ветерка, к трепету листьев. Над ухом жужжал толстый мохнатый шмель, такой добрый и трудолюбивый, как его отец Дмитрий...

Может быть, Степан уснул, убаюканный ласковым голосом ручья, или это было только счастливое забвение? Но вот уже солнце клонится к земле. Степан обувается, закидывает мешок за спину и идет дальше.

Тропинка вьется вдоль оврага и приводит его к селу, к родному Баеву. А вот и Савкин огород! Вот та дорожка, по которой он маленьким бегал к Перьгалейскому ручейку бессчетное количество раз. Она все такая же, его тропинка. А вот и их старый дом — те же маленькие два окна. Только они сейчас еще меньше, чем он их помнит. Те же ворота, сплетенные из ивовых прутьев. Может, их обновили, кто знает, но они точно такие, какими их помнит Степан. Та же старая ветла... Ничего не изменилось... Степан подошел ближе к своему старому дому, в котором родился на свет.

Возле дома с телегой возился светлобородый старик. Это был отец Микая. Степан снял картуз и поздоровался. Старик посмотрел на него, щуря светлые глаза.

— Вроде... хочу признать тебя, парень, да никак не признаю, — сказал старик.— Ты, знать, не из нашего села?

— Когда-то был, — сказал Степан, узнавая с радостью и голос старика.

Старик снова посмотрел на него.

— Нет, не узнаю. — И огорчился. — Видно, попал к нам сюда откуда-то со стороны. Многие уезжали из Баева, кто в Сибирь, кто в город, разве всех упомнишь.. Ты, видать, был еще маленький, когда уехал отсюда...

— Микай дома? — спросил Степан. — Он, пожалуй, скорее узнает меня. Друзьями мы с ним были, без порток вместе бегали.

— Погоди, погоди, парень, ты не из маленькой Баевки? — спросил он, подходя к нему ближе. Может быть, он узнал его по голосу скорее, чем по обличью?

— Из Баевки. Нефедова Дмитрия сын, — сказал Степан.

— Э-э, какой вырос! Да откуда тебя узнать. Погоди, который сын-то, старший или меньший?

— Меньший, — ответил Степан.

— Знамо, время идет, не останавливается. Малые подрастают, а мы вот стареем. Наш Микай тоже взрослый парень, в прошлый зимний мясоед его оженили... Микай, подь сюды! — вдруг звонко крикнул старик.