Сын эрзянский - [57]

Как только сошел снег, Дмитрий с Охремом отправились на новую землю корчевать под пахоту кустарник.

Четвертая часть На берегу Бездны-реки

1

Осенью, после окончания летних работ, Нефедовы были готовы к переезду на новое место. Все, что нужно было взять со старого гнездовья, понемногу перевезли за летние многочисленные поездки. И все же довольно много остается и здесь. Избу и двор они продали Савкиным, взяли за них рожью и овсом. Большая семья Савкиных собиралась делиться. Баню и сарай на гумне Дмитрий оставил им даром. И то и другое было старое. Их лучше не трогать, развалятся. По этой же причине осталась и изгородь вокруг огорода. Конечно, Савкины могли бы хоть сколько-нибудь заплатить за все это. Но они рассудили: зачем тратиться на то, что может достаться даром. Дмитрий и не настаивал. Там, на новом месте, с лесом повольготнее, а руки свои. В избе остались стол и лавки. С проданной избы их не выносят так же, как не снимают недоуздка с проданной лошади. В старой избе остались и незамысловатые игрушки Степы — расписанная палка, шарик, сделанный из конца гладкого бревна, и самое ценное, что у него было, гвоздь. Он остался на полатях. Как назло застрял в щели между досками, и Степа второпях не мог его достать. Фима же ничего не оставила своего. Не забыла даже кузовок с тряпичными куклами. Степа порядком потешался над ней. Что это она о них вспомнила? Знать, на новой земле собирается играть...

Марья последний раз прошлась по опустевшей избе, заглядывая под лавки и во все углы — не забыли ли что-нибудь. Потом остановилась посередине избы, поклонилась на четыре стороны и заговорила с держателем дома[7]:

— Не осуди нас, держатель дома, не прогневись на нас, уходим от тебя не по своей воле, не по своему желанию, злая нужда гонит нас из насиженного места. Уходим на новую землю искать новой доли. Отдай ты с нами, держатель дома, от своего очага щепотку золы и горсть пылающих углей. Твоими углями мы разожжем новый очаг, и пусть он будет таким же благостным, каким был твой...

Она опять поклонилась во все стороны и подошла к шестку, чтобы взять в тряпицу золы и уголек. Тряпицу с углем и золой она положила себе за пазуху. Выходя в сени, она еще раз окинула взглядом избу. Семнадцатилетней девчонкой ввели ее в первый раз в эту избу, через эти двери. Восемнадцать лет она прожила здесь и уходит теперь отсюда зрелой женщиной, матерью троих детей. Вся молодость прошла в этих четырех стенах, прошла не так уж плохо. У нее нет причин жаловаться на избу и на мужа. Если жизнь здесь и случалась горькой, то в этом виноваты вовсе не они. Пусть и изба не пожалуется на нее, на Марью, когда войдет сюда другая хозяйка. Она ее чисто вымыла, тепло истопила.

Во дворе Марья прошла под задний навес, встала лицом к плетню и начала созывать предков Дмитрия, чтобы они последовали за ними на новую землю. Потом она обратилась к держателю двора[8]:

— Держатель двора, не гневись на нас, что я возьму горсть твоей земли для нашего нового места. С добрым сердцем и благими пожеланиями отдай ты нам частицу твоей земли.

Она опустилась на колени, разрыла слежавшийся пласт трухлявой соломы и взяла горсть сырой холодной земли. К ней подбежал Степа.

— Мама, все тебя ждут. Дядя Охрем и тетя Васена тоже пришли. Отец сказал, что сейчас будем трогаться! — выпалил он скороговоркой. Потом, заметив, что мать что-то завернула в тряпицу, спросил: — Чего здесь делаешь?

— Землю, сынок, взяла... Без старой земли на новое место люди не уходят, без нее на новой земле не приживутся.

Марья узелок с землей опустила за пазуху и со Степой вышла со двора. Перед избой, вокруг нагруженной до предела телеги, собрались ближние соседи проводить отъезжающих. Тут же была и семья Охрема. Маленькую дочь Васена держала на руках, постарше — усадили в телегу, между мешками. Перед Охремом стояли на земле два больших мешка с домашним скарбом. Васенины холсты и зерно Дмитрий отвез раньше, одновременно со своим. Теперь увозили лишь то, что оставалось для повседневного обихода — постели, посуду и всякую хозяйственную мелочь. Старшая дочь Васены — Анюра — оставалась в Баеве. Старик Савка не отпустил ее с родителями, обосновав это тем, что девка на выданье, а там, на новой земле, замуж выйти не за кого. Причина показалась Васене веской, и она не возражала. Охрем не вмешивался, девка — она и есть девка.

Дмитрий с Марьей поклонились провожавшим соседям.

— Пожелайте нам, добрые люди, счастливо добраться до нашего нового места, — сказал Дмитрий.

Охрем с Васеной тоже поклонились народу. Из провожавших отозвался старик Савка.

— Пусть жизнь на новой земле будет для вас началом достатка! — сказал он, обнажая иссиня-белую шапку волос, и это была, пожалуй, самая длинная речь, которую от него слыхали за несколько последних лет.

Дмитрий посмотрел на окна, уже принадлежащие не ему, на раскидистую ветлу, посаженную, по семейному преданию, предком Нефедом, и шевельнул вожжами. Лошадь тронула телегу и пошла вдоль улицы. К задку телеги была привязана корова, за которой шли Марья с Васеной. У Марьи на глазах были слезы. Влажные глаза были и у Дмитрия. Нелегко оставлять старое насиженное место. Хоть старик Савка и пожелал им достатка на новой земле, но, как знать, каков он будет там. Дмитрию невольно вспомнились слова старика Охона, что мужику везде живется одинаково плохо.