Связчики - [4]

Шрифт
Интервал

Мы должны были пересечь ручей Крутой, долина его очень широкая, вдоль ручья одно за другим идут безлесные болота, и перед этим спуск совсем нетрудный: стоит проложить лыжню наискосок по склону — и с нартой съезжать легко.

Мы решили обедать у спуска в долину. Лучше было оставить нарту, чтоб проложить дорогу дальше. Глеб принялся рубить возле нее сушину для костра. Я чувствовал: он думает, что снег очень тяжелый, что одному все время мять лыжню трудно. Но мне было не слишком тяжело. Я говорил себе, что лучше знаю, куда идти, а раз так, то считаться, кто больше сделает, кто меньше — не время; тот идет первым, кто держит направление лучше, и коль надо не пропасть — это мое дело. «Мять дорогу и тянуть лямку — твой пай работы!» — сказал бы Яша Черных, охотник из народа кето, мой сосед по участку на промысле.

На промысле — там мять тропу тоже важное дело — хорошо было возвращаться в избушку, хотя и устал: избушка теплая, напарник приходил раньше и успевал затопить железную печку, согреть чай; а когда зимовье холодное — это значило, что ты пришел первым и затопишь печь, которая накаляется докрасна сразу, и согреешь чай к его приходу, ему будет приятно. А если не придет — то это ничего, следы увели к другой избушке, и он заночевал там или у костра, у соболиного убежища, окруженного сетью обмета; важно, что ты держишь для него наготове чай и много-много дров сушить одежду, потом он будет делать то же для тебя, и самое главное: каждый у костра знает об этом.

Еще хорошо вдвоем на лосиных охотах: вытаскивать набитый тальником желудок одному тяжело, если бык старый; и возить мерзлые части туши одному долго, а вдвоем веселее и быстрее, особенно в сильные морозы, когда лезвие примерзает к теплому мясу, хоть от злости убейся, — снимать шкуру и разделывать тушу очень утомительно, пальцы прихватывает и надо держать костер и горячий чай.

Я размышлял и тянул лыжню в долину, и встретил следы лосей у самого ручья. Его занесло, везде неровные канавы, которые промяли звери, и их лежки среди тальника, — сохатым хорошо было здесь: тихое место и ручей богатый, тальника было много.

Снег в долине и на той стороне, на подъеме, был очень глубокий. Пообедав, мы перевели собак на сворках через свежие лосиные следы, лайки визжали и рвались, Глеб тащил на поводке одну. Мать щенков тоже хотела ползти по этим следам, но я привязал ее к заднему копылу нарты. Собаки чувствовали, что мы торопимся в деревню, и о лосях скоро забыли. На этом длинном подъеме тоже надо было прокладывать лыжню налегке и возвращаться за нартой; времени уходило много, потом пошли ровные места с редким кедрачом, но попадались чистые березники и осинники, снег в них рыхлый, и я уже не мог идти и говорил себе: «Ну, парень, вперед науку двигать — унылое это дело!» — и останавливался, надо было отдыхать часто.

В конце дня попались три соболиных следа: три зверька шли от Енисея. С осени много их двигалось в пойму реки — искали сытые места, а теперь три шли обратно. Глеб прошел немного по следам, пока я мял дорогу. Я так подумал, что это для него важно, но мы о соболях не говорили. Впереди должна быть просека, каждый просвет казался ею. Открылась она неожиданно после наступления темноты: царапина на теле земли, сделанная когда-то мощным бульдозером геологов, мы потянулись по ней, заглядывая вверх, на вершины деревьев, чтобы на фоне неба разглядеть сушину для костра.

* * *

Я ломал пихтовые лапы, чтоб устроить щенкам лежанку. Мать свернулась и лизала соски. Весь день щенок стонал без перерыва, два других громко чмокали и потихоньку гудели. Лайка вертелась на пихтовых ветках, ложилась и вставала — два щенка, присосавшись к животу, ненадолго повисали. Весь день соски тянулись по снегу, и хотя они болели, молоко не пропало. Черный щенок карабкался на брюхо, где было тепло. Мать рычала: она от него отказалась. Я не хотел убивать его.

Лыжами выгребли в снегу яму для огня и лежанок, разожгли костерок. Надо было подкладывать сучья побольше. Шла работа: валить деревья на кряжи. Тонкие кряжи шли на лежанки. Три-четыре бревна и охапка хвои — это то, что надо. Сушины были кедровые — огонь горел весело. Снег в котелке таял быстро — мы пили чай и ели консервы. Костер стал жарким, хорошо было сушить бродни, портянки, штормовки. Вода из ткани испарялась быстро — несло паленым сукном. Мы шли весь день и все делали молча. Было ясно, что помочь щенку можно будет только в деревне. Если он доживет, конечно. Вот о чем я думал. Мы не говорили, но я знал, что и Глеб так считает.

Коротать ночь у костра не трудно, но отдых плохой: одна сторона тела жарится — другая замерзает. Костер прогорает, и надо подкладывать кряжи. Вставал тот, кому становилось холодно. Я взял щенка на лежанку и поил бульоном. Он задыхался, но пищу не принимал, лез с лежанки, когда я засыпал. Пришлось положить его лайке на брюхо.

Кряжи лизал огонь, я думал о том, что тщедушный человек со вскрытым черепом, который сидел на охапке хвои рядом, наверное, не сможет жить, как другие, долго, и еще о его девушке из университета, которая плакала. Теперь, если она приедет, вдвоем им будет хорошо, очень хорошо. В его комнате на базе все было подготовлено к приезду, она войдет — ей будет приятно, и он спешил, чтобы она не успела почувствовать себя одинокой. Я вспомнил похожую встречу, из которой вышла смешная история, а у них складывалось намного лучше, и я думал и ждал: «Чем все это кончится?»


Рекомендуем почитать
Две матери

Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.


Повесть о таежном следопыте

Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.