Святой - [26]

– Примас кентерберийский скончался в начале истекшей недели, мой высокий повелитель.

Сир Генрих не выказал большого удивления. Не давая никакого ответа, он остановил свой благосклонный взгляд на канцлере.

– Он прихварывал уже давно, – продолжал сэр Томас, – но все же я не думал, что конец его так близок. Теперь для тебя и для английской державной власти пробил решительный час, настала подходящая пора вскрыть и исцелить опасный нарыв на теле твоего государства – духовный суд. Если мой государь решится при замещении этой опасной должности на смелый выбор, то он приблизится к исполнению своих королевских пожеланий.

Король лукаво подмигнул – оттого ли, что он, как всегда, восхищен был мудростью своего канцлера или оттого, что на этот раз надеялся превзойти и озадачить его своею...

Сэр Томас заметил хитрое выражение лица короля и спокойно продолжал наблюдать за ним.

– К тому же, мы не могли бы желать себе лучшего святейшего отца, чем тот, которого они возвели несколько месяцев тому назад на папский престол. У него есть страсть, позволяющая нам близко подойти к нему, как к человеку. С ученым рвением собирает и изучает он монеты, но удивительное дело: в то время как он довольствуется двумя-тремя хорошо сохранившимися изображениями римских императоров, – твоих золотых, о государь, ему все мало. Сотнями, тысячами жаждет он иметь их, – ведь они запечатлели на себе твой высокий лик, и сердце его радуется изображению верного сына церкви.

Сир Генрих покатывался со смеху во время язвительной речи канцлера, произнесенной им с тем серьезным и печальным выражением, с каким он вообще имел обыкновение шутить.

– Но кого посадит мой государь на кресло примаса? – продолжал канцлер. – Такого-то епископа или такого-то аббата? Я не помню больше имен и ни за что на свете не хотел бы даже в мелочах сказать вам неправду. Оба они подходят для целей моего государя, но, пожалуй, аббат более пригоден, ибо он порочнее.

– Таким образом, с ним легче будет иметь дело, – подхватил король мысль канцлера.

– Епископ был бы не менее покладистым, – возразил сэр Томас, – преимущество аббата в другом; я полагаю, что пойду в своих словах лишь навстречу мудрости моего короля, если взгляну в лицо опасности, таящейся в твоей политике. Тебе известно, государь, как и почему Завоеватель, твой высокий и славный предок, облек английские епископства судебной властью не только в отношения клириков, но и мирян в их тяжбах с клириками, – что обессиливает и разрушает государство. В свое время это было полезно, так как первые епископы при Завоевателе были его ставленниками, теперь же это вредно и невыносимо, ибо всяческое своеволие твоих норманнов прячется под защиту епископского жезла, и любой мятежник, восстающий против твоего величества, дает себе выбрить тонзуру, чтобы безнаказанно издеваться над громами твоего право судия.

Мой король и повелитель сжал в кулак руку, лежавшую на подлокотнике кресла, ибо он был другом порядка и справедливости.

– От твоей мудрости не остается сокрытым, – заметил сэр Томас, – почему права церкви, даже добытые неправедными путями, с таким трудом поддаются урезыванию и упразднению, ибо церковь – существо двойственное, состоящее из тела и души. Тело – это сонм бритых и не ведающих брака людей, несколько тысяч соборов и монастырей, собрание обычаев, обетов и притязаний, основанных на баснях и подлогах, – а душа церкви, – это добродетель, скромность, милосердие, целомудрие, – король сделал непроизвольное движение и повел бровями, – все, чему учил тот, которого они распяли.

Вы должны знать, господин Буркхард, что канцлер никогда не называл спасителя ни одним из его пресвятых наименований, а постоянно лишь «тот». Я полагаю, что его языческая кровь противилась произнесению священного имени.

– Народ же, государь, не умеет отделять сосуд от содержимого. Если тебе придется иметь дело с примасом, который в силу своей добродетели будет властвовать над душами англичан, то тебе не отнять у него ни крупицы его прав и преимуществ. Поэтому выбери лучше явного грешника, такого неоспоримо порочного, как наш аббат. •

Так продолжал пересказывать речь канцлера арбалетчик, бывший в ударе. Но Буркхард наклонился к нему и дернул его за рукав.

– Арбалетчик, – прервал он его, – я считаю тебя за человека правдивого; но мне верится с трудом, чтобы нынешний сочлен церкви торжествующей, при жизни, хотя бы и до своего обращения, мог так оскорбительно отзываться о церкви воинствующей здесь, на земле, и подавать королю такой безбожный совет. Ты ведь знаешь, я не жалую новоявленного святого, но что слишком, то слишком, – это уж ты прибавил от себя.

– Господин мой, – возразил Ганс со злой усмешкой из-под своей седой бороды, – возможно, что канцлер в тот раз высказался не в точно таких выражениях, но дух его слов был именно таков, – могу вас уверить! Поймите меня: это бывало не один, а сотни раз. Он часто касался упомянутого вопроса перед моим королем, как государственный деятель. Однако не исключена возможность, что в моем рассказе есть крупица собственно моего, ибо, к сожалению, все мы начинаем петь в один голос, как скоро речь коснется нравов духовенства, – само собою разумеется, с подобающей оговоркой для вашего монастыря и тем паче для вашей собственной досточтимой особы.