Святой Ириней Лионский. Его жизнь и литературная деятельность - [17]

Таким образом, в тексте мы не усматриваем необходимости предполагать непременно личное присутствие римского императора в Смирне в момент встречи св. отца с Флорином.[185] Такое предположение было бы законно и даже необходимо только тогда, когда в главном предложении стояло бы παρά τη βασιλική αύλη.

Но если так, то для нас оказываются ненужными исторические известия о трехкратном посещении римскими императорами Нижней Азии; и данное место не может уже иметь положительного значения при определении года рождения Иринея.

Однако, не имея положительного значения, оно дает нам право высказать отрицательное в отношении к некоторым исследователям суждение и, таким образом, хотя косвенно, помогает разрешению хронологического вопроса. Св. отцу во время встречи было, как мы уже вычислили, от 10 до 15 лет;[186] а Флорину, сообразно с λαμπρώς πράσσονια, не менее 25-30. Об этом же самом еретике пишет Ириней письмо к папе Виктору (по общему признанию, не раньше 190 г.).[187] Сообщая о вреде, который приносят его сочинения, св. отец предлагает папе принять меры к их изъятию и против самого автора; как говорится и в предисловии к сирийскому фрагменту (по немецкому переводу Цана): «Und Irenaus, Bischof von Lugdunum, welcher am Victor, Bischof von Rom, in betreff des Florinus, eines Presbyter, de rein Anhanger...» и т. д. Отсюда ясно, что Флорин был жив еще в это время.[188]

Если же мы теперь согласимся с Додвелем, что встреча Иринея с ним произошла в 122 г., во время первого путешествия Адриана в Малую Азию,[189] или с Грабе[190] и Цаном,[191] относящими ее к осени 129 г., тогда необходимо должны будем признать, что Флорин прожил около 9098 лет. Однако ни Ириней, ни кто-либо еще другой не сообщают нам о такой долговечности еретика. Она сомнительна и с другой стороны. В Contra haereses, написанных по крайней мере около 185 г., св. Ириней, говоря о разных еретиках, ни разу не упоминает о Флорине. Следовательно, он е£це и не был тогда решительным еретиком и сделался таковым лишь впоследствии. Но весьма трудно предположить, чтобы 80-90-летний старик выдумал новое учение.[192] И сам Цан не допускает такой долговечности Флорина, почему и старается объяснить по-своему сирийский фрагмент.

Если же ее не было, а при точке зрения Цана, Г рабе и Додвеля она необходима, то мы должны сделать вывод, что мнение этих ученых о встрече Иринея с ним в 122 или 129 г. неосновательно, противоречит историческим данным и, как таковое, должно быть отвергнуто. А вместе с этим падают, как несостоятельные,-и гипотезы их о 115 (Цан), 108 (Грабе) и 97 (Додвель) годе рождения св. отца, так как они в значительной мере опираются на указанное предположение о времени встречи. С точки зрения этого вывода вполне прав Гарнак, когда возражает против толкования данного места Цаном.

Сам же он, вообще отвергая серьезное значение за ссылкой на βασιλική αύλή, относит посещение Флорином Смирны к 154 г., когда здесь был император Антонин Пий.[193]

Чтобы судить о справедливости его мнения, мы должны рассмотреть ту часть отрывка из письма к Флорину, где св. отец излагает свои воспоминания о Поликарпе.

Она следует непосредственно за рассказом о встрече. И само собой понятно, что слова «τά τότε...» во всем выражении, которым начинается эта часть,[194] относятся прежде всею к тому детскому возрасту, точнее к концу ею, когда именно Ириней лично видел Флорина. Об этом говорит непосредственная связь предложений.

Но если мы обратим внимание на характер самих воспоминаний, то поймем, что св. отец не ограничивает их периода только детским возрастом, а простирает гораздо дальше. Такие отзывы его о Поликарпе, как: «Он пересказывал, что слышал от самовидцев о Господе, Его чудесах и (что важно) учении (περι τής διδασκαλίας)»; или: «Поликарп рассказывал все согласно с Писанием (άπήγγελλεν πάντα σύμφωνα ταΐς γραφαίς.. .)»[195] идр., указывают с необходимостью на сознательное и даже критическое усвоение им слов учителя, когда он мог судить уже, что согласно в учении Поликарпа с Писанием и что не согласно. С другой стороны, цель всего этого отрывка — обращение Флорина от ереси к православию, которого держался сам Ириней; весь тон его, постоянное переплетение воспоминаний, собственно, об учителе со своим именем и участием и, особенно, слова: «По милости Божией всегда сохраняю их (речи Поликарпа — апостольское предание) в свежей памяти[196] (собственно, “истинно”, “сознательно” —καιάειδιατηνχάριν τοΟ θεου γνησίως άναμαρυκώμαι)»[197] — все это свидетельствует, что св. отец считает себя хранителем апостольского предания, полученного им от Поликарпа. А это снова предполагает не только сознательное усвоение им речей учителя, но и продолжительное знакомство с ним, как мы уже доказывали выше.

Последнее подтверждается также глагольной формой, в какой передает Ириней свои воспоминания (imperfectum—όπήγγελλεν, ήκουον, — что признает и Гарнак),[198] — указывает на многократность тех случаев, когда он слушал или видел Поликарпа.

Таким образом, св. отец говорит в данном отрывке не только о конце своих детских лет, но, увлеченный воспоминаниями, переходит к более сознательному возрасту, т. е. тому же третьему, что — как мы установили — он имел в виду под πρώτη ήλικία в Contra haereses, III, 3, 4; другими словами, здесь он только расширяет в сравнении с III, 3,4 период своего знакомства с Поликарпом за счет детского возраста.