Красный шатёр — для этой цели взяли Святославов походный — разбили в стороне от городских стен, на спуске с киевских гор, на узкой полоске между лесом и водой.
На призыв Святослава откликнулись все оставшиеся в Киеве князья. Больше всего Святослав боялся, что Рюрик, а с ним и все Ростиславичи откажутся. Но соправитель первым дал согласие и первым приехал вслед за Святославом к красному шатру. Прискакал Игорь. В носилках прибыл владыка. Его сопровождал игумен, снедаемый сомнениями, пустят ли его в шатёр, признают ли княжеским сыном.
Князья, согласившиеся принять участие в суде, уже собрались в шатре, когда в сопровождении Святослава вошёл туда Борислав — в корзно, в княжеской высокой шапке, с мечом, в сапожках на высоких каблуках, оттого особенно стройный и красивый.
Чашники внесли чарки со старым мёдом, бесшумно обнесли собравшихся, так же бесшумно исчезли. Все стояли, образуя круг и выжидающе глядя на великого князя. Тот поднял чашу.
— Принимаешь ли ты суд наш, брат Борислав? — спросил Святослав торжественно.
Борислав тоже поднял чашу.
— Принимаю.
Выпил, поклонился в пояс Святославу, затем по очереди и каждому из присутствующих.
Снова появились чашники, приняли опустевшие чарки из рук князей, скрылись.
— Очисти свои помыслы перед судом, князь, — сказал Святослав, впервые титуловав Борислава князем. — Так велит обычай. Когда солнце достигнет зенита, мы вернёмся, чтобы выслушать тебя.
Князья вышли. Борислав опустился на ковёр, предусмотрительно расстеленный в шатре, попытался «очистить помыслы», но как это сделать, не знал. А в голову лезли посторонние мысли. Тогда он снова и снова стал повторять про себя подготовленный для князей рассказ о Весняне, о Данилке, про судьбу которого так ничего и не смог узнать у Паисия, о странном поведении Игоря...
Полог шатра приподнялся, ударил сноп солнечного света. Вошёл Ягуба.
— Зачем пожаловал, заплечных дел боярин? — спросил Борислав неприязненно.
— Напрасно ты лаешься, княжич, я тебе друг.
— Такой же, как я тебе... Ты зачем пришёл?
— Великий князь напоминает: признаешь, что Романа за Весняну убил, он всё своё влияние употребит, а тебя вызволит. Виру, какую ни наложат на тебя, сам выплатит.
Борислав был немало удивлён этим сообщением, ибо кто-кто, а уж великий князь знал о том большом состоянии, которое ему оставила бабушка Басаёнкова. Из этого следовало, что Ягуба явился сюда по собственной инициативе, а разговор о вире — лишь пустые слова, предлог войти в шатёр. Но какова была истинная цель боярина?
— От себя добавлю: я с князем Игорем перемолвился, — вкрадчиво добавил Ягуба.
Это было уже интересно, если, конечно, не лжёт боярин, что тоже представлялось весьма возможным.
— Твоя любовь к Весняне ему известна, за это он на тебя обиды не держит...
«Так, ясно, лжёт, не говорил он с князем», — подумал Борислав и сказал насмешливо:
— Больно ты заботлив, боярин.
— Просто я тебе друг, поверь. Мы с тобой об одном радели — об укреплении силы Святославовой. Я врагов искоренял, ты своим посольским умением друзей множил. Жаль, не вознесли мы на сей раз Святослава высоко над всеми... Так ещё вознесём. Мы, вместе с тобой.
— C тобой? Это значит — по трупам? — не удержался, чтобы не съязвить, Борислав.
— Ну зачем ты... Сам понимаешь, время такое. Да и не только по трупам, но и по тропинке, проложенной в душах владетелей алчностью, завистью, себялюбием. И ещё «Словом» Вадимысловым... — Боярин присел рядом с княжичем. — Это ты верно расчёл: в самое сердце князьям бьёт оно, по самому больному месту. Не напрасно они на него ополчились...
Борислав стал раздражаться хождением Ягубы вокруг да около главного, зачем он сюда пожаловал?
— Хватит слов, боярин, наслушался я тебя. Говори, к чему ты клонишь, или уходи, не место тебе в красном шатре рассиживаться.
— Я спросить хотел... Скажи, княжич, есть ли у тебя свой список «Слова»?
— Зачем тебе? У тебя теперь свой есть.
— Господь с тобой, княжич, откуда?
— А тот, Вадимыслов, который ты у переписчиков забрал.
— Да сжёг он его!
— Кто?
— Святослав, кто же ещё... Сжёг от трусости! — зло бросил в ответ боярин и сразу же осёкся, потому что говорить этого княжичу никак не следовало.
— Вот как... — уныло проговорил Борислав, осознав, что повесть навсегда канула в небытие. Всё напрасно — нет ни повести, ни певца...
— Так что, есть у тебя список? — повторил вопрос Ягуба.
Княжич отрицательно покачал головой.
— Нет, боярин... А ты выдал себя, стар становишься, Ягуба. Меня, как курицу на просо, на высокие слова о силе Святославовой подманиваешь, а сам об одном лишь мечтаешь, как бы раздор среда князей укрепить. При слабых-то князьях власть бояр растёт, не так ли, Ягуба? И «Слово» тебе лишь для раздора надобно, чтобы им одного князя на другого натравливать, ссорить, а потом мирить. Кто мирит — тот судьбы вершит. И ещё неизвестно, что для Руси страшнее — усобицы князей либо самовольство бояр, возмечтавших о власти...
— Да, жаль, что не союзники мы с тобой были, — Ягуба меленько засмеялся. — Были... не были... теперь ведь всё в прошлом...
