Святочная повесть - [19]

— И ты был похож на Христа?

Федюшке вспомнился сейчас Христов лик на иконе, что висела невдалеке над его кроватью. Уж больно он не вязался с внешностью Постратоиса.

— Ты сомневаешься?! — В скрипении постратоисовского голоса явно слышались нотки обиды. — Так смотри ж! — вскричал он.

И перед Федюшкой возник тот самый образ, что глядел тогда на него с иконы, спешно теперь убранной бабушкой. Только нимба не было вокруг головы того облика, что стоял сейчас перед Федюшкой.

— Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас, — услышал Федюшка из уст того, кто стоял перед ним. Никогда и ни у кого до этого не слышал Федюшка подобного голоса, необыкновенно благозвучный, он проникал в самое сердце, за этим голосом хотелось идти, куда бы он ни позвал. И такой голос никогда не позовет в пропасть. И почему-то показалось сейчас Федюшке, что не таким голосом был позван в пропасть тот несчастный монах...

— Ну, как? — перед Федюшкой вновь стоял Постратоис.

— Здорово, — грустно сказал Федюшка, — и голосом похож.

— Голосом? А откуда ты знаешь, какой у Него голос? — подозрительно спросил Постратоис.

Федюшка пожал плечами, не зная, как ответить, не знал он, конечно, какой у Христа голос, но, наверное, он должен быть именно таким, в сердце проникающим.

— До чего же тошно, — сказал устало Постратоис, — это превращение всегда мне стоит бездну сил... Голос, говоришь, похож? Иногда мне даже кажется, что я теряю управление над этим образом и будто Он мною управляет... Однако я заболтался. Пора к гееннскому огню!

— Да! — воскликнул Федюшка.

И стоящий в ушах благозвучный голос улетел.

«...Я успокою вас» — совсем тихо донеслось откуда-то из страшно далекого далека и пропало. Обо всем на свете забыл Федюшка от вскрика Постратоиса «пора к гееннскому огню», ничего больше не нужно ему было.

— Вперед, к гееннскому огню, — не своим голосом заорал Федюшка, — вперед, за бессмертием!

— Бр-раво, юноша, перейдем, так сказать, к десерту нашего праздника.

— А далеко идти? Или опять лететь? — нетерпеливо спросил Федюшка.

— О нет, отлетались, — ухмыляясь, сказал Постратоис, — теперь наш путь — вниз, в могильный Провал и вдоль адского оврага, прямо к геенне огненной. Если не мешкать, быстро доберемся. А чего нам мешкать-то, а?

— Адский овраг? — недоуменно переспросил Федюшка, — а он что, в аду?

— Ну а то где ж?

— Так он есть, ад?

— Ох-ха-ха-ха, ну, а как же ему не быть?

— А... а ты ж говорил, что невозможно поверить, что после смерти здесь наступает жизнь там.

— Говорил. А разве возможно в это поверить? А? Да, в это так же невозможно поверить, как невозможно этого избежать. — Постратоис злорадно усмехнулся: — Ну а куда ж, скажи мне, деваться душам умерших людей? А? Некуда им больше деваться. Пожил достойно в свое удовольствие, ну и пожалуйте к нам, в наше удовольствие, ха-ха-ха... Ты и деда своего там встретишь... Ну а где ж ему еще быть? Странный даже вопрос. Да им там неплохо, неплохо... Там у меня неограниченное право на труд. Отбоя нет от желающих попасть в разряд трудящихся, ибо только так можно вырваться из трясины тоски и страха, в которой они постоянно пребывают. У-у, там есть такие умники-разумники, такие шустряки-мудряки, что у-у. Ученые, ха-ха-ха... Пульт они мне уже сварганили, замечательный пульт. Я через этот пульт пороки в людей рассылаю. А целая бригада их, тру-дя-щих-ся, умственных, так сказать, работников еще одним важным делом занята, самым важным! Мы, черные ангелы, мы, видишь ли, все можем, одно нам заказано — мысли человеков нам читать не дано. А оч-чень бы хотелось, ибо оч-чень нужно. Гляжу вот я на твою мордаху, и виден ты мне насквозь, но это потому, что все твои думы, на мордахе твоей написаны. Без малого ведь 8000 лет читаю я по вашим лицам, поднаторел в этом, но то, что здесь у вас, — Постратоис постучал ногтем по Федюшкиному лбу, — закрыто для меня, понял? Ну вот и создают мне адовы работники машину, которая бы мысли читала. Ничего у них не выходит пока, но — обещают. А то, о чем ты сейчас думаешь, — отринь! И вперед, за гееннским огнем!

А думал Федюшка о том, что какой смысл тогда в удовольствиях на земле, коли ад существует? Если б не было его, если б обрывалась жизнь смертью, тогда понятно, тогда действительно ничего не остается, как хапать удовольствия сколько схапается, но если есть жизнь после смерти, тогда... но тогда ведь только и надо, что именно об этом думать, пока на земле живешь. И в то же время чего думать, если все равно — в ад... Как все равно?! — озарило вдруг Федюшку, да ведь есть же и другое! Есть же Царство благодати, как вспомнилось вдруг то море, то небо, то ощущение свое, когда тихое и радостное солнце ласкало своими лучами его тело и душу, когда этот противный, мерзкий, бесформенный комок не летал, хохоча, ибо его просто не было...

И в это время когтистая ладонь Постратоиса так хряпнула его по спине, что у него в голове загудело и все мысли разом выскочили. А чуть-чуть спустя он висел перед испытующими прищуренными глазами Постратоиса, поднятый за шкирку.

— Что-то ты мешкаешь, юноша, — зловеще проскрежетали губы-ниточки, — а то ведь я не неволю. Выбирай. Так ты идешь за бессмертием моим?!