Святая тьма - [71]

Ян Иванчик оперся о ворота и вытер нот со лба. У него почему-то снова начала ныть нога.

Венделин Кламо сложил руки рупором и прокричал механику:

— Кто написал речь для Киприана?

— Помощник нотариуса Габриэль Гранец.

Затем Кламо обратился к извозчику:

— Орет как сумасшедший, да еще заикается…

— Это он не может разобрать почерк Габриэля, — уверенно заявил Шенкирик.

Кто-то на другой стороне улицы улучил момент, когда репродуктор на минуту смолк, и крикнул:

— Дураки дурака слушают!

— На страж! — рявкнул в этот момент репродуктор.

Улица так и покатилась со смеху.

Потом кто-то, судя по голосу — Габриэль Гранец, объявил, что директор средней школы, капитан глинковской гарды Андрей Чавара расскажет о международном положении.

Линдавская улица удвоила внимание.

— Настал момент рассчитаться с самым опасным нашим врагом… — начал гардист и скрипучим голосом слово в слово повторил утреннюю речь шефа пропаганды.

Ян Иванчик скинул было пиджак, но тут же снова накинул его на плечи — вся рубаха у него взмокла от пота.

— Назначаю сбор дубницких гардистов сегодня, в шесть часов, в помещении гарды, — надрывался Чавара.

— Это еще что за помещение?

— Бывший спортивный зал, — объяснил Тонько. — Уже и вывеску рисуют…

На улицу вышла Цецилия Иванчикова.

— Мы завесили окно стеганым одеялом, а дверь — покрывалом с кушетки, — сказала она. — Только после этого Анулька смогла уснуть. — Цилька с ненавистью посмотрела на громкоговоритель. — Трубит, как слон.

— Вечером я посмотрю, где здесь проволока потоньше, — сказал Ян.

— Я помогу вам, зять.

— Что вы задумали? — ужаснулась Цилька.

Командира гарды сменил Габриэль Гранец.

— Местная нотариальная контора доводит до сведения населения, — видимо, читал он, — что по приказу высшего интендантского управления никто не имеет права хранить в своем доме более четверти килограмма муки любого сорта, более трех четвертей килограмма свиного сала, более четверти килограмма мака из расчета на едока в месяц.

— Вот оно значит как! — прорычал Мего.

— Слышишь, Веидель? — прогудел Шенкирик.

— А у нас и половины того нет, — признался железнодорожник.

— Хорошо бы прикупить да припрятать, — проговорила Цилька.

— Через три дня начнутся обыски, — продолжал Гранец.

— А господ это касается? — спросил кто-то громовым голосом с другой стороны улицы.

Все оглянулись.

— Литр вина в месяц! — снова проговорил тот же голос. — Да пиаристы помрут от жажды!

Линдавская улица хохотала.

— Кто не имеет дома работы, может записаться в городской нотариальной конторе и поехать на работу в Германию, — читал Гранец.

— Получит железную медаль! — не унимался кто-то.

Виноградарь Михаил Шнопсер, который жил напротив Кламо, открыл в этом году шинок. Ехидные замечания неслись из окон шинка.

— Кто это без конца кричит оттуда? — спросил Иван-чик.

— Так могут орать в Дубинках только трое: Шимон Кнехт, Алоиз Транджик и Петер Амзлер, — проговорил железнодорожник на ухо зятю. — Едва ли это полицейский или винодел; значит — сторож.

— Половину денег получит сам завербовавшийся в Великогерманском рейхе, а половину — его супруга, которая останется дома в Словакии, — продолжал Гранец.

— Хайль Гитлер! — заревел сторож в окне шинка.

— Кто весной заказывал купорос для опрыскивания винограда, пусть немедленно внесет деньги и получит его у председателя союза виноградарей Бонавентуры Клчованицкого.

Виноградари, как по команде, подняли голову к небу. Погода стояла сухая, хорошая, виноград не болел, стоит ли опрыскивать? Люди чесали в затылках.

Иванчик старался стоять на одной ноге — больную ногу невыносимо ломило.

— Доводим до сведения уважаемых жителей города, что пан Гейза Конипасек открывает в Дубниках большой винный магазин.

— Э-ге! — заблеял Мего.

— Ну и ну! — прогудел Шенкирик.

— Бесстыдник! — закричал Амзлер.

— Фирма Гейза Конипасек будет предоставлять кредит виноградарям, не имеющим своего пресса, бочек и погребов, в размере двух третей прошлогоднего урожая, если они дадут письменные обязательства сдавать упомянутой фирме под пресс весь свой виноград.

— Хитро придумано!

— Знают толк в делах!

— Светковича кондрашка хватит!

Откуда-то с Костельной улицы надвигалась гроза. Ветер рвал листья с деревьев, гнал по небу облака, поднимал пыль.

— На страж! — загрохотало радио.

Ударил гром, и люди разбежались по домам. Тонько Кламо быстро достал из-под крыши сарая длинный шест, которым сбивали гусениц с деревьев, привязал к нему острый нож и, дотянувшись до провода, обрезал его. Концы провода он связал веревкой.

Репродуктор замолчал.

20

К вечеру небо над Дубинками затянуло еще больше. Тьма опустилась раньше обычного, да такая густая, что уже в семь часов пришлось зажечь свет. Небо прорезали ядовито-желтые ветвистые молнии, гремел гром. После такой устрашающей световой и звуковой подготовки последовала лобовая атака: хлынул сильный, освежающий летний дождь.

В доме Кламо оставили двери кухни открытыми, чтобы слышать, как стучит по крыше дождь и подышать влажным свежим воздухом.

— Я так издергалась, что на весь свет зла, — призналась Вильма Кламова.

Цильку клонило в сои.

— А мне хочется плакать, — сказала она.

Цилька не знала, будить Анульку или нет; было время кормить дочку, но она не могла на это решиться, боясь, что малышка опять поднимет крик. Цилька перевезла коляску из одной комнаты в другую, и Анулька проснулась сама. Все в напряжении ожидали, что будет, когда ребенок поест. Но девочка потянулась, улыбнулась матери, бабке, деду, Тонько. Она улыбнулась бы и отцу, но когда он подошел к ней, она уже спала.