Святая тьма - [34]

— Вы наверное упали на что-нибудь твердое, пан Гаджир? — сочувственно спросил старший жандарм.

— Да нет, это меня стукнул по ошибке тот гардистский скот, который порезал пана учителя. Золо, нотариусов сыночек, привез его специально из Пезинка в своей машине…

— Выражайтесь осторожней, пан Гаджир! — вмешался молодой жандарм, у которого в голове еще бродили свежие жандармские предписания. — "Гардистский скот", "порезал учителя", "нотариусов сыночек Золо", "специально из Пезинка" — что это за речи, скажите пожалуйста? Это грубые оскорбления. Чтобы подтвердить ваши слова, нужны свидетели, достойные доверия.

Сторож Петер Амзлер саркастически расхохотался.

— Над чем это вы смеетесь? — разозлился молодой жандарм.

— А над этими "грубыми оскорблениями" и "свидетелями, достойными доверия"! — продолжал дерзко хохотать сторож. — Я не гардист и не сопляк в коричневой рубашке, я не имею права никого лупить по башке и совать нож в спину. Так я, пан жандарм, хоть посмеюсь, — И сторож залился неудержимым смехом.

— Попридержи язык, приятель!

— Не слишком ли многого желаете, — сквозь смех проговорил сторож.

Молодой жандарм позеленел от злости. Штефан Гаджир поднялся с места. С багровой шишкой на лбу, небритый, с всклокоченными, слипшимися от пота волосами он выглядел намного старше своих лет. Никто никогда не слыхал, чтобы он кого-нибудь оскорбил, обидел, с кем-нибудь не поладил. Вытащив из кармана штанов две помятые тысячекроновые словацкие банкноты, он брезгливо швырнул их на стол.

— Вот! Эти деньги дал мне Каринечко Чечевичка! У габанской мельницы сунул в карман с той стороны, где у меня нет руки… И сказал совсем так, как вы сказали сторожу, пан жандарм: "попридержи язык"… Но сегодня я видел такие вещи, что не стану держать язык за зубами ни за какие деньги… Меня хотят подкупить? Меня, который с детства был и до смерти останется честным Штефаном Гаджиром!

— А как вы докажете, что вас хотели подкупить? — спросил с дурацким видом жандарм.

Штефан вздрогнул. Он швырнул банкноты подальше от себя и ткнул пальцем в Венделина Кламо.

— Свидетель вам нужен? Вот он, глядите! Говори, старый людак, покупал меня этот габанский молокосос Тшетшевитшка или нет?

Железнодорожник сидел за столом, положив локти на стол и уткнув лицо в ладони. Со стороны казалось, что он плачет. Взглянув на жандармов, он без особого энтузиазма подтвердил:

— Подкупал.

— Это дело мы еще расследуем! — молодой жандарм взял со стола помятые словацкие банкноты и подал их старшему.

— Не ломайте себе голову! — посоветовал жандармам Петер Амзлер. — Поставьте сами себе магарыч и дело с концом.

Старший жандарм не оскорбился. Вытащив из кармана блокнот, он спокойно вложил в него обе бумажки, потом приказал Бонавентуре Клчованицкому немедленно закрыть шинок и подтолкнул своего помощника к дверям. Это был тертый калач. Он служил жандармом еще во времена австро-венгерской монархии, два десятка лет был чехословацким жандармом, а после образования словацкого правительства уже два года руководил местным жандармским отделением. Свои жандармские обязанности он исполнял более четверти века довольно честно и более или менее человечно. И если в его округе затевались драки да еще пускались в ход ножи, не было случая, чтобы он не арестовал двух-трех заядлых хулиганов.

В воротах старый жандарм обернулся.

— Завтра до полудня загляните в жандармское отделение, пан Гаджир. Составим протокол…

— Которым подотрете зад! — заявил сторож, когда жандармы уже скрылись за воротами, но достаточно громко, чтобы они слышали.

Городской винодел подлил себе из жбана вина и сказал:

— Наши жандармы не такие уж плохие.

— А кто говорит, что они плохие? — снисходительно изрек сторож. — Вот железнодорожники — те похуже.

Венделин Кламо поднял голову.

— Охо-хо, если бы вы все знали! — Штефан Гаджир пощупал шишку над глазом. — Знаете того, маленького, что выдает на вокзале билеты? Новый дежурный, не помню, как его зовут.

— Горошина! — подсказал Венделин Кламо, но тут же сообразил, что это вовсе не имя дежурного.

— Ох и свинья! — выпалил Штефан Гаджир. — Когда нотариусов Золо с Каринечко и с тем, из Пезинка, гнались по улице за учителем, этот недоносок бросился ему под ноги…

У старого железнодорожника набежали на глаза слезы. От маленького дежурного такого он все же не ожидал. Не сказав ни слова, Кламо вышел на улицу. Дождь лил как из ведра, похолодало.

В шинке с минуту стояла мертвая тишина.

— Мне не хотелось говорить при бедняге Кламо, — вздохнул однорукий. — Этот подонок светил фонариком и все покрикивал: "Дай ему! Пырни ножом! Бейте насмерть!" А потом меня треснули по голове, и я пришел в себя, когда они уже швырнули учителя в воду…

Старый Кламо плелся домой, чувствуя себя так, словно это его стукнули по голове.

17

Когда было образовано Словацкое государство, Кламо проникся убеждением, что молодая Словацкая республика должна иметь своих отлично обмундированных защитников родины… Но теперь сердце его начинало ныть, как только он вспоминал о гардистах…

На перекрестке Костельной и Простредней улиц железнодорожник чуть было не столкнулся с доктором Елачичем, но успел вовремя отскочить за ствол каштана. Врач шел быстро и уверенно — совесть гнала его оказать "первую помощь"!