Святая тьма - [32]

— Боже святый! — застонал он. — Так исполосовать человека может только законченный подлец.

— Гардистский подлец! — уточнил Петер Амзлер и бросил злобный взгляд на Шимона Кнехта, который энергично отгонял от стола любопытных. Он уже был достаточно трезв и жалел, что клюнул на удочку гардистов.

Избитого и израненного учителя перевязывал капеллан Мартин Губай.

Дочери Клчованицкого, старшая — Перепетуя и младшая — Олимпия, притащили по приказанию капеллана из дому чистое полотенце, простыню и скатерть. Бонавентура Клчованицкий разрывал их своими лопатообразными руками на длинные полосы. Но Схоластика Клчованицкая ни в чем не принимала участия. Ее волновало лишь одно: спасение души пана учителя. Каждую минуту она наклонялась к его лицу, чтобы убедиться, что он еще дышит.

— Пан капеллан, — скулила она, — ведь этот бедняга умрет, не приняв святых тайн…

— Он не бедняга и потому не умрет, — отрезал вспотевший капеллан и оттолкнул женщину выпачканными в крови руками. — Сначала ему нужна больница, а потом уже соборование!

Но ревностная председательница Ассоциации католических женщин не хотела упустить учительскую грешную душу. Обнаружив, что капеллан вообще позабыл о своих прямых обязанностях, она немедленно послала сына Донбоско в монастырь за патером пиаристов. Схоластика металась от учителя к воротам и обратно — все боялась, что патер не поспеет вовремя. Разве могла она допустить, чтобы учитель испустил дух без последнего напутствия, да еще у них в доме.

Когда Венделин Кламо прибежал к Бонавентуре, учитель лежал на столе лицом вниз. Спина, руки и голова его были перевязаны полосами белой материи. Но кровь продолжала сочиться, и по полотну расплывались темные пятна.

При виде железнодорожника все расступились.

— Вот бедняга, — раздался чей-то сочувственный голос. Среди простых дубничан не было никого, кто мог бы пожелать Венделину Кламо такого страшного несчастья.

— Куда лезешь? — оттолкнул железнодорожника своим тощим задом Шимон Кнехт, исполнявший обязанности полицейского. Но, узнав Кламо, сам же помог ему пробраться к столу.

Увидев черную фигуру капеллана, Кламо, как христианин и католик, решил, что зятю его пришел конец. На глаза его набежали слезы, он сдернул мокрую форменную фуражку, покорно перекрестился и молитвенно сложил руки. В этот момент у него из-под шинели выскользнул топор.

— Не плачь, не крестись, не молись, Вендель! — воскликнул Петер Амзлер. — Зять твой еще жив. Гардисты его только слегка приласкали ножами… А с топориком надо бы тебе, дорогой, на полчасика раньше прибежать!

Старик надел фуражку и сконфуженно нагнулся за топором. Учитель с трудом повернул голову к тестю. На Венделина Кламо смотрели залитые кровью, но живые, даже усмехающиеся глаза.

— Не горюйте, отец! — сказал Ян.

Старик вытер глаза.

В это время капеллан с виноделом приподняли учителя и стащили с него пропитанные запекшейся кровью брюки. Колотые и резаные раны были и на ногах. Иван-чик застонал, руки и голова его упали на стол.

Кто-то ахнул. Сторож нехорошо выругался. Капеллан закричал на дочек Клчованицкого — ему казалось, что они слишком медленно приготавливают бинты, — и грубо обругал Бонавентуру и Алоиза за излишнюю жалостливость. И лишь когда полотняными бинтами Иванчику стянули ноги так, что из ран перестала сочиться кровь, капеллан успокоился.

Где-то на Костельной улице загудел грузовик. Через минуту он резко затормозил в переулке. С машины соскочили солдаты — Винцент Кламо и Якуб Амзлер.

У капеллана от усталости начали дрожать руки и подкашиваться ноги. Ему пришлось схватиться за стол, чтобы не упасть, так он ослабел.

— А теперь, ребята, скорее в Братиславу! — распорядился он, обращаясь к солдатам.

В это время в комнату вполз уже наполовину отрезвевший мясник Штефан Герготт. Он никак не мог понять, в чем дело. А разобравшись, принялся страшно ругаться. Шимон Кнехт даже не пытался удерживать его на положенном расстоянии от стола.

Но вслед за мясником в комнату ворвалась Схоластика Клчованицкая, которая наконец-то в общем шуме услыхала долгожданный тонкий голосок колокольчика, оповещающего, что к умирающему идет патер. Схоластика сияла от радости: ей уже виделось, как из ее дома прямо в царствие небесное возносится чистая душа учителя.

— Все вон! К нам идет патер с распятием! — приказала она.

Комната разом опустела. Кто вышел во двор, кто в переднюю комнату, кто на улицу. Старый железнодорожник, сгорбившись, тоже двинулся к воротам. За ним следом вышли городской винодел с шинкарем, Шимон Кнехт с мясником, выскользнул и сторож. А капеллан стал торопить солдат:

— Ребята, скорей тащите учителя в машину, не то дело для него кончится плохо!

Солдаты взяли Иванчика под мышки, а капеллан ухватил его за ноги, и они быстро потащили Иванчика к открытым воротам.

Толстый мясник уже подсадил тощего полицейского в кузов, чтобы тот помог поднять учителя. Но ревностная председательница Ассоциации католических женщин, широко раскинув руки, загородила молодому капеллану до-роту.

— Вы хотите отнять его у бога, пан капеллан?

Капеллан оцепенел от испуга. Какую-то секунду он не знал, что делать. Но именно за это время он окончательно отрезвел. "Если, — промелькнуло у него в голове, — патер подойдет до того, как машина тронется, — учитель пропал". Он задом оттолкнул председательницу и крикнул Клчованицкому: