Святая и грешница - [12]

Когда позже в августе мы с женой собрались в отпуск, наш маршрут сильно отличался от первоначального. По дороге, или вернее по тропе, показавшейся нам весьма опасной, мы передвигались, крепко ухватившись за хвост лошади, которую вел под уздцы пожилой мужчина. Две ночи мы провели в спальных мешках под открытым небом. В обоих случаях лагерной стоянкой нам служил ровный выступ в отвесной скале.

В Долину Песнопений мы пришли на третий день, солнце уже садилось. Однако мы успели осмотреться вокруг до наступления темноты. Село насчитывало пятьдесят малюсеньких домиков, выложенных из камней, не скрепленных ни цементом, ни известью. Все это производило гнетущее впечатление серости. И не только местность, но и люди. С деревенскими жителями мы познакомились на следующий день. Все они были одеты в черное.

На самой окраине, где кончался ряд домишек, стояла церковь. Мое предположение оказалось верным, она нисколько не походила на церковь, изображенную на бутылочной этикетке. Конечно, здание отличалось от прочих здешних домов, так что перед нами несомненно была сельская церковь. Вот если бы она располагалась в более цивилизованной местности, то узнать в этом доме церковь было бы не так просто. Однако же, худосочный крест на фронтоне дома говорил о его назначении.

Наш проводник обещал устроить нам ночлег в Долине на все время нашего пребывания. А мы тем временем, горя нетерпением, поспешили в церковь. Но только мы хотели открыть дверь, как появился проводник и просил следовать за ним.

Мы прошли с ним через все село. Улица была безлюдна, но чувствовалось, что за нами следят из каждого крохотного потайного оконца.

Проводник остановился перед домом, который внешним видом ничем не выделялся из остальных. Я отсчитывал про себя все дома от церкви, чтобы потом самим найти дорогу назад.

Нас приветствовала пожилая женщина, дружелюбно, но без тени улыбки на лице. Она предоставила в наше распоряжение свою единственную комнату, а сама пошла спать к соседям. Перед тем как уйти, она поставила на стол простую еду. Черствый хлеб и вино.

Странное предчувствие охватило меня. Я поднял кувшин и отпил глоток. Разумеется, как я и думал, то же самое вино, которое высшие чины Ватикана пьют по особым случаям. Только оно было гораздо свежее и не столь выдержанно, но все с тем же самым характерным для него вяжущим привкусом.

Не успели мы и словом перекинуться с хозяйкой, как она уже исчезла; мы разглядели ее фигуру в темноте, она шла к соседнему дому.

Кровать оказалась достаточно широкой, в свое время в ней наверняка, спали не только родители, но и дети.

Но она была невыносимо жесткой, снизу лежало только немного соломы. Ночь в Долине была довольно прохладной, а крохотные оконца в доме были без стекол. Тонкие одеяла совсем не грели. Поворочавшись с боку на бок, мы снова оделись и заползли в свои спальные мешки. Мы спали крепко и проснулись, когда вернулась наша хозяйка.

Она растопила печь. На завтрак мы получили то же самое, что было вчера на ужин — черствый хлеб и вино.

Я хорошо помню, как удивился тогда, двадцать лет назад, когда на приеме у престарелого кардинала мне подали красное вино в Вокале, хотя было еще далеко до полудня. Здесь, в Долине, я сообразил, что красное вино к завтраку в природе вещей.

Разговорить женщину стоило немалого труда. Она отвечала односложно. Позже мы поняли, почему. Беседуя с другими жителями, мы обнаружили, что все они говорят на местном диалекте, особенном и почти непонятном.

Мы было уже решили, что наша поездка в это заброшенное село оказалась совершенно напрасной. Но положение спас местный священник. Он приехал сюда после кончины своего предшественника и полагал, что навсегда останется жить здесь до самой смерти. Может, он и сетовал на судьбу, но не упоминал об этом вслух.

После завтрака мы сразу же направились в церковь. Дверь церкви рассохлась и, когда мы ее открывали, страшно заскрипела в петлях. Внутреннее помещение было невелико, скамьи — низкие и без спинок. Мы поискали глазами алтарь. Да, там висела картина, ординарное изображение распятого Иисуса.

Появился священник и встал рядом с нами. Он незаметно для нас прошел через боковую дверь в правом крыле алтаря. Дверь вела в комнату священника, где он квартировал. Он пригласил нас к себе, убрал лишнее с кровати, чтобы нам удобнее было сидеть. Сам сел на низенькую скамейку. Ящик заменял ему стол.

Священник был еще очень молод. Густые, коротко стриженные волосы без намека на седину. Лицо светилось молодостью и надеждой. Его ряса была сшита из грубого полотна, что выглядело совершенно естественно на фоне окружающей бедности. Но при этом он был преисполнен гордости. Он знал свои обязанности и готов был их исполнить.

Священник угостил нас вином. Снова мы пили вино, второй раз за этот день, хотя не было еще и десяти утра. И снова — то же самое вино, с тем же самым привкусом.

«По правде сказать, я жизнью обязан этому вину, — сказал священник, — иначе мне пришлось бы голодать, как и всем моим предшественникам. После того как Долина начала поставлять вино Ватикану, местной церкви перепадает небольшая сумма от продажи. Достаточная для безбедного существования и для поддержания порядка в церкви. Если бы я зависел только от подношений прихожан, мне пришлось бы худо. Жителей здесь осталось немного, да и те в основном неверующие. Вот уж два столетия, как они отвернулись от церкви».