Своя правда - [42]

В этот раз Виктор проснулся непривычно взволнованным. Пустота квартиры как-то особенно сильно давила, а созданная телевизором иллюзия общения вместо того, чтобы успокаивать, раздражал его.

В брюках, глаженой, свежей рубахе и домашних тапочках на босу ногу он стоял посреди комнаты.

Стараясь унять волнение, нарастающее по мере приближения ночи, он переключал каналы, тратя на ознакомление с каждым из них не более трех секунд. Многочисленные киношные и телевизионные герои, некогда составлявшие ему приятную компанию, как-то неожиданно и фатально поглупели, их слова и поступки казались Виктору надуманными и оторванными от жизни.

Окончательно утратив надежду найти что-то, что было бы способно отвлечь его, Виктор выключил телевизор и, бросив пульт на кровать, подошел к окну. Его память не сохранила даже осколков недавнего сна, оставив ему только смутные, одновременно манящие и тревожные ощущения.

Он чувствовал, что вплотную приблизился к чему-то важному, чему-то, что он еще не осознал, но неминуемо упустит, если сейчас же, сию минуту, не начнет действовать.

Город за стеклом засыпал, укутываясь в дремотную мягкость сумрака. Расположенная напротив кирпичная пятиэтажка расцвела светящимися точками окон. Чем дольше Виктор наблюдал из темноты своей квартиры за людьми, копошащимися в освещенных окнах дома напротив, тем яснее он осознавал ущербность пустоты и одиночества, плотно окутавших его жизнь.

Он, не сходя с места, закрыл глаза, привычным усилием воли заставляя себя услышать легкий, слегка шуршащий, звук ступающих по полу босых ног. Сосредоточившись на этом звуке, Виктор перебирал в воображении образы для своей сумрачной выдумки, но ни один из использовавшихся им раньше, уже привычных, образов не соответствовал его сегодняшнему настроению.

Очередным усилием воли он заставил себя почувствовать, как на его плечи легли легкие девичьи руки, а к спине сквозь тонкую ткань рубахи прижались два упругих соска горячей женкой груди.

«Здравствуй, Незнакомка», — мысленно поздоровался он, не ожидая, впрочем, ответа. Ему никогда не удавалось научить свои фантазии мало-мальски правдоподобно говорить. Придумываемый им голос никогда не соответствовал образу и только портил общую картину фантазии. Со временем он к этому привык и относился к молчанию сумеречных подруг, как к чему-то само собой разумеющемуся.

Мягкие, сухие губы прикоснулись к его уху, слегка дрогнули, и знакомый голос чуть слышно произнес:

— От чего же незнакомка?

— Нина!? — выкрикнул вслух Виктор.

Он был так ошеломлен ее появлением, что потерял концентрацию и чуть не упустил этот образ. Виктор больше не чувствовал ее прикосновений, но был уверен, что она еще рядом, что он способен возродить ее.

Все еще не оборачиваясь и не открывая глаз, он поместил ее в небольшое кресло рядом с кроватью, стараясь воссоздать в памяти приятный шелест ее голоса.

— Я напугала тебя? — проговорила Нина, судя по всему, из дальнего угла комнаты.

«Получилось!» — ликующе подумал Виктор и тут же мысленно ответил:

— Нет. Просто раньше ты никогда не приходила.

— Раньше ты меня никогда не звал.

— Звал! Но ты меня отвергла.

— Я тогда была слишком молода и…

Она замолчала, ожидая, пока Виктор подберет подходящее слово.

— И глупа? — с вопросительной интонацией подумал Виктор.

Она рассмеялась.

— Ну, а сейчас, как думаешь? Я поумнела?

— Нет, — коротко подумал Виктор.

— Так и осталась глупа? — продолжая смеяться, спросила она.

— Нет! Нет! Нет! Ты не была глупа! Я! Это я тебя не удержал! Я был глуп! Горд и глуп.

Он все еще боялся открыть глаза. Ему крайне редко удавалось увидеть свои фантазии, а этот образ был слишком дорог для того, чтобы развеять его ради сомнительного эксперимента.

— Не бойся. Не исчезну, — сильно понизив голос, ответила на его сомнения Нина.

Виктор, сдерживая волнение, медленно развернулся и открыл глаза.

В правом дальнем углу, как он и предполагал, удобно поджав под себя ноги, в кресле сидела Нина. Не та Нина, которую он несколько часов назад оставил в больнице. К нему пришла та, которую он помнил. Молодая, красивая, в тонком летнем платье, туго обтягивающем отнюдь не худые, но по-девичьи красивые формы.

— Не узнаешь?

— Узнаю. Вернее, помню. Ты была такой раньше, но теперь ты другая.

— Такая? — сердито спросила Нина, одновременно меняясь всем телом.

Пышные формы спали, грудь без бюстгальтера обвисла, вслед за ней обвисли щеки, в волосах появилась седина.

— Остановись! — закричал Виктор.

— Останься такой, какой я тебя помню!

— Я стала некрасивой?

— Нет. Ты всего лишь сильно похудела. Побудь такой, какой ты была тогда со мной. Я не хочу видеть тебя такой, какой сделал тебя он.

— Забудь о нем! — ответила молодая красивая девушка, сидящая в кресле.

— А ты о нем забудешь?

— Это зависит от тебя.

— Останься со мной. Навсегда.

— Пока не могу. У меня есть обязательства.

— Какие еще обязательства!

— Я мать, — коротко объяснила она.

— Пока я здесь, он там один. Ему страшно.

— Ты пойдешь к нему? — с досадой спросил Виктор.

— Ты пойдешь. Я не могу. Он меня не пускает.

— Ты хочешь, чтобы я…

— Да.

— Прямо сейчас? — спросил Виктор, указывая на раскинувшуюся за окном черную бездну ночи.