Своя правда - [32]

— Соску тебе разбить смешно! — процедил сквозь зубы Миха.

Роман, передавая друзьям только что наполненные стаканы, заговорил, наигранно изображая смех:

— Парни! Парни! Смотрите, что я придумал!

Дима перевел взгляд на Романа.

Обрадованный произведенным эффектом Роман продолжил:

— Слушайте, парни! А давайте ей еще раз вдуем!

Злость залила краской лицо Михи и, не давая Диме времени согласиться, он закричал:

— Просто оставьте ее в покое!

Глядя в удивленные знакомые лица, среди которых он, по непонятной ему причине, больше не видел друзей, Миха окончательно признался себе в том, что Таня была права. Происходившее в квартире после ее ухода не было ни смешным, ни приятным. И дело было не в Насте, они не заставляли ее и не пользовались ее беспомощным состоянием. Все, что происходило с ней этой ночью, происходило по ее согласию и даже, судя по всему, нравилось ей.

Нравилось ей, Роману, Диме, но не ему! Из отношений с Таней ему было известно, что означает близость двоих, когда в едином порыве любви сквозь обнаженные тела соприкасаются души. Это не имело ничего общего с той глупой аэробикой, в которой он недавно участвовал.

Вместе с лишним тестостероном он выплеснул в использованный презерватив остатки своего интереса к этой девушке. На смену былому влечению пришло ощущение собственной нечистоты и одиночества.

Наблюдая за своими товарищами, на фоне обострившихся эмоций, он четко осознавал, что не испытывает по отношению к Насте ни злости, ни брезгливости, она была ему попросту безразлична, чего нельзя было сказать про его недавних друзей. Его раздражали каждый их поступок и каждое произнесенное ими слово. Он больше не мог воспринимать их слова и поступки как чужие, он чувствовал причастность ко всему, что они делали. Михе казалось, что Настя каким-то странным образом связала их, теперь они не были просто Михой, Романом и Димой, они стали сообщниками, и это чувство сообщничества пугало и раздражало его.

Наблюдая со стороны за каждой новой их выходкой, помимо своей воли он чувствовал себя их участником. Острое желание уничтожить новое для него чувство сообщничества, пусть даже ценой дружбы, вынуждало Миху провоцировать Диму на драку. Он понимал, что ему не получится подраться с Романом, уступчивость которого сводила на нет любую попытку конфликта, а вот Дима совсем другое дело, он всегда был готов принять вызов и, если быть честным, давно уже напрашивался на хорошую взбучку.

* Настя *

«Дверь нам открыл парень, он выглядел, как безумный, его руки и футболка были испачканы кровью. Олег Игоревич оттолкнул его и вбежал в квартиру, я вошла за ним. В квартире было еще несколько человек, я точно не знаю, сколько, они были похожи на испуганных зверей, которые прячутся по темным углам. Пол в зале тоже был испачкан кровью. Настя была без сознания, они раздели ее и положили на диван.»

Мама достала из сумочки идеально чистый накрахмаленный, как мне показалось, носовой платок, и аккуратно, чтобы не задеть тушь, промокнула несуществующие слезы в уголках глаз. Она глубоко вздохнула и, тупо уставившись в пол, продолжила:

— Настиной одежды не было нигде видно, поэтому Олег Игоревич поднял ее на руки вместе с какой-то тряпкой, которой она была укрыта, и мы увезли ее домой, а когда она пришла в себя, мы направились в полицию и к Вам.

Доктор не выглядел заинтересованным маминым рассказом, но все же он, как мне показалось, произвел требуемое впечатление. Не говоря ни слова и не пытаясь больше ни в чем убедить маму, он писал что-то в моей карточке. Мама молча сидела на стуле, стараясь не совершать лишних движений, а я, умирая от слабости во всем теле, стыда и раздирающей мою голову изнутри боли, стояла около выхода из кабинета в ожидании завершения этой пытки.

Доктор окончил писать и, протягивая маме не очень толстую тетрадь, выполняющую роль моей карточки, сказал:

— Я напишу Вам справку, что у Вашей дочери имеются следы полового акта. Напишу, что отсутствуют какие-либо признаки повреждений, и вреда здоровью не причинено. Вас это устроит?

— Да! Конечно! — произнесла мама.

Достав из сумки заранее припасенную небольшую коробочку шоколадных конфет, она аккуратно положила ее на край стола.

— Мы Вам так благодарны! — бархатным голосом вымолвила она.

Доктор, нахмурив брови и сопя что-то себе под нос, принялся заполнять справку.

Спустя четверть часа, мы вышли из больницы, пересекли тротуар и сели в припаркованный на обочине серый автомобиль. Водитель, привычным взглядом посмотрев на нас в зеркало заднего вида, спросил:

— Домой?

Мама ответила:

— Да.

И, не уточняя адреса, он повез нас по городу.

Закрыв глаза, я старалась собрать воедино разбросанные по моей голове осколки воспоминаний.

* * *

Утро для меня началось с ощущений. Неприятное брожение где-то в желудке, то и дело порождающее спазмы рвотных позывов, сводило на нет все мои попытки разобраться со странным, путаным сюжетом сна. Я вновь и вновь проходила одни и те же коридоры, открывала одни и те же двери, встречала одних и тех же людей. Отдаленные фразы, смысл которых я не успевала понять, сливались воедино и превращались в монотонный гул невидимого колокола, отзывавшийся такой же монотонной, тягучей болью в пояснице. Она не доставляла мне большого дискомфорта, но создавала общий фон моего сна.