Своя правда - [19]

Он отвел меня подальше от посторонних глаз в укромный уголок, за лестничной клеткой, там было относительно тихо и безлюдно. Заговорщицким тоном, в котором прослеживались нотки недоверия и тревоги, он спросил:

— Вы Сережин родственник?

— Нет, я друг его мамы, — честно сказал я.

— Это правда, что она в больнице?

— Да, но с ней все будет в порядке, она поправится.

— Откуда вы это знаете?

— Просто я — врач. Я обещаю тебе, что с Сережиной мамой все будет хорошо, а вот Сережа сейчас может быть в большой опасности. Ты можешь мне помочь? Может быть, ты знаешь, где он сейчас?

Спустя несколько мгновений, он, не смотря мне в лицо, сказал:

— Нет.

— Что нет?

— Я не знаю, где он.

Помедлив немного, он продолжил:

— Но мне кажется, я могу помочь его найти.

Я слушал молча.

— Знаете, Вы зря спрашиваете одноклассников. Они ничего не знают. Он водится со старшеклассниками.

— Здорово! — обрадовался я новой зацепке.

— Ты можешь назвать мне их имена, или еще лучше организуй мне встречу с ними.

К тому моменту я уже понял, что расспрашивать детей в кабинете директора было не самой хорошей идеей.

— Имена я назову, а встретиться с ними не получится.

— Почему?

— Никого из них сегодня нет в школе.

— Как нет? — удивился я.

— Не знаю. Они учатся в разных классах и просто сегодня не пришли.

Я записал на клочке бумаги имена пятерых мальчишек. По фамилии он знал только одного, но зато прекрасно знал, кто в каком классе учится.

Уже уходя, я обернулся к все еще стоявшему под лестницей мальчику и спросил:

— А тебя как зовут?

— Андрей, — сразу откликнулся он.

— Только не выдавайте меня.

— Честное слово — не выдам!

Попрощавшись с Андреем, я скорым шагом прошел до директорской двери и без стука открыл ее.

Директор не смотрела на меня и, кажется, даже не заметила моего возвращения, она прижимала плечом к уху телефонную трубку на длинном витом проводе и быстро записывала что-то мелким, убористым почерком в записную книжку.

— Да, конечно, я поняла, она обязательно придет. Во сколько Вы сказали? Хорошо. Я ей передам.

Она положила трубку, повернулась ко мне и сказала:

— Хорошо, что Вы не ушли. Я знаю, где Сережа.

Я захлопнул за спиной дверь и, стараясь не терять ни минуты, спросил:

— Где он?

— В полиции.

— С ним все в порядке?

— Его и еще одного нашего ученика задержали сегодня утром. Полиция просит, чтобы мы прислали педагогов для допроса.

— Что произошло?

— Я не знаю. Мне больше ничего не сказали.

* Сергей *

— Послушай, Макс! Я не могу никак понять. Допустим, они ее изнасиловали. Мы-то тут при чем? Нас же там не было, мы же раньше ушли.

— Это мы с тобой знаем, что мы раньше ушли.

— А кто не знает?

Я запутывался все больше и больше.

— Вот смотри. Когда уходили я и Лена, Настя уже была изрядно пьяна, значит, когда уходил ты, она вообще была невменяема. Верно?

— Ну, допустим.

— Значит, она наверняка не помнит, кто и когда уходил. Она просто указала в заявлении всех, кого вспомнила.

— Значит, в полиции с этим сейчас разберутся и нас отпустят?

— Может отпустят, а может и нет, кто их знает. Ты главное помни, наша задача — дождаться помощи.

В коридоре что-то глухо стукнуло, и дверь начала открываться.

— Началось, — тихо сказал сидевший рядом со мной Макс.

В камеру вошел все тот же неразговорчивый полицейский и скомандовал:

— Фролов, на выход.

Я вышел из камеры и поплелся по коридору. Идущий сзади полицейский выкриками отдавал короткие команды. Несмотря на заглушающее страх и обиду, чувство голода, по пути я смог заметить еще две двери, похожие на ту, которая запирала нашу камеру.

Мы поднялись по лестнице на один этаж выше и зашли в кабинет с зарешеченным окном и старой мебелью. За столом посреди кабинета сидела молодая симпатичная девушка в полицейской форме. Она, склонившись над открытой папкой с какими-то бумагами, рассматривала мою фотографию.

— Присаживайся, — приветливо произнесла она приятным голосом, не отрываясь от своей работы. Я попытался пододвинуть поближе к столу предложенный мне стул, он остался стоять на месте.

— Он прикручен к полу.

— Вы будете меня допрашивать? — спросил я, усаживаясь.

Она собрала в папку разложенные по столу бумаги, приколола к ней на скрепку мою фотографию и, обнажив в красивой улыбке ровный ряд белых зубов, спросила:

— Ты хочешь, чтобы тебя допрашивали?

Молчаливый полицейский за моей спиной, видимо, устав стоять без дела, громко сопел носом и переступал с ноги на ногу, шурша складками одежды. Эти звуки отвлекали меня, и я невольно взглянул на него, повернув голову через плечо.

— Выйди отсюда! — раздался металлический, не терпящий возражений женский голос.

Я не видел лица Натальи Николаевны в тот момент, когда она говорила эту фразу. Но услышанный мной голос и манера говорить никак не соответствовали красивому лицу и белоснежной улыбке только что общавшейся со мной девушки.

Молчаливый полицейский вышел. Она снова улыбнулась мне.

— Ты не сказал. Хочешь ли ты, чтобы тебя допрашивали?

— Нет, — ответил я, пытаясь уловить ход ее мыслей.

— Вот и я не хочу тебя допрашивать.

— Но Вы должны…

— Да. Я должна оформить протокол допроса в течение трех часов с момента задержания. Но разве для этого обязательно тебя допрашивать?