Свои люди - [21]

— А ты его слушай! Он наговорит! — И побежала автобусу. Оглянувшись, крикнула: — Будешь в Лебедевке, заходи в гости!..

Филецкий подъехал к автостанции минутой позже. Притормозил, глянул властно.

— Поехали, Михаил Петрович!

Мишаня умостил коробку с запчастями в коляску, уселся на заднее сиденье. А сам все о Юлии думал, все лицо ее стояло перед глазами. Мастеру он ничего не сказал, затаил в душе уворованную радость в самом укромном уголочке. Но Филецкий все же что-то почувствовал. Когда подъехали к дому, спросил:

— Чего как пришибленный? Устал, что ли? Сейча-а-ас отдохнем! — Хозяином вошел в дом. И сразу шумно стало в комнатах с его приходом.

Марина в строгом синем платье стояла у трюмо, втирая тонкими пальцами крем.

— И куда, это мы? — полюбопытствовал мастер.

— Ты ведь не рассказываешь, где по ночам бываешь?..

— Ну, ну… — вздохнул Филецкий и подмигнул Мишане: «Тс-с! Молчок!» — А насчет поесть как?

— На кухне гляди! — отозвалась Марина. И ушла, как и не было ее.

Леночка пичужкой-заговорщицей выпорхнула из своей комнаты, подластилась к отцу.

— Она к тете Маланье пошла! — выболтала тайну.

— Знаю, дочка! Знаю! — вздохнул Филецкий. — Ела уже?

Леночка кивнула. Выпроводив ее из кухни, мастер начал заглядывать в кастрюли, что там жена ушедшая наварила-наготовила.

— Ба-абы! А еще высшее образование… К Маланье пошла. Модно сейчас стало к гадалкам ходить… Я б эту Маланью, была б моя воля, за тунеядство в двадцать четыре часа из города выселил! Работать не работает, а гребет будь здоров!

Он пододвинул Мишане тарелку с картошкой. И мясом не обделил.

— Ешь, Михаил Петрович! Не робей. Привыкай… Я в ваших краях не был. А дружок у меня на авторефрижераторе пашет. Тот е-е-ездил! Пресно, рассказывал, у вас живут… Щи да капуста!

— Это почему пресно? — отодвинул ложку Мишаня. — У нас яблоки с кулак! И не только щи…

— Ну не заводись! Не на-адо! — ослаб голосом мастер. — Я ведь как? За что купил, за то и продаю. Ешь! — И, отпробовав из своей тарелки, прижмурил глаза. — Красота-а-а! Чего-чего, а готовит моя жена дай бог каждой! Им сейчас, бабам, власти много дали. А толку хрен с бубликом! Их дело какое? Семья и порядок в доме. Это она сейчас готовить научилась. С тещей жили, не умела. У меня теща в Червоном Яре живет. Та-а еще теща! Стекловаты в постель не жалко подсыпать. Марина меня все уговаривала: «Давай, мол, ее к себе заберем!» А я ни в какую. Я свою мать к себе не тяну. Помочь? Помогу! Разобьюсь…

— Платок подарить — это не помощь! — вырвалось нечаянно у Мишани. Ив то же мгновение понял, что задел Филецкого за живое и задел крепко. Вскочил из-за стола, впился в Мишаню горячей чернотой глаз.

— И не только платок! Не только, понял?! Я ей плиту газовую достал! Импортная вещь! У кого в селе такая плита? У кого?

— Не то ты говоришь, — не поднимая головы, выдохнул Мишаня и почувствовал знакомое нервное напряжение, вспыхнувшее в сердце крохотным, но стойким огоньком. — Не то! Пусть, ты говоришь, у нас пресно! Пусть! Но у нас все вместе живут! — Поднял голову, глянул в глаза мастера, ожидая отпора, защиты хотя бы. Но жгучий свет в глазах Филецкого потух. Он уселся за стол, улыбнулся виновато.

— Что это мы с тобой, как петухи?! Эх-хе-хе! Молодой ты, Миша! Это сейчас ты так говоришь, пока холостой-неженатый! А женишься, поймешь! Жить надо от родителей отдельно. Азбука жизни! Я ее, эту азбуку, осво-оил! — И оглядел хозяйским взглядом кухонный уют. К месту сказать, отменный — кастрюльки, тарелочки в ухоженной чистоте, газовая плита новехонькая, стены выложены голубым кафелем с цветочками.

— Все сам, своим горбом! Дом, конечно, надо еще обделывать, но это время! А занимать не занимал! У матушки моей и денег не было. А у тещи е-е-есть. Предлагала, когда строился. А я ни в какую. И не жалею. Случись, не дай бог, пожар. Пусть дотла все сгорит… Мое будет гореть. Мое-е-е! Никому я не должен. Родичи, они что? Они даду-ут! Помогут! А чуть что, кольнут шилом. Мы, мол, ему дали! Азбука жизни… Ешь, ладно!

Сам мастер на аппетит не жаловался. Горбушку хлеба, натертую чесноком, откусывал крепкими зубами. Вытер масляно блестевшие усики, спохватился. И вытащил из кармана пачку чистых накладных бланков.

— Чуть не забыл! Подмахни парочку на всякий случай… Может, какой дефицитик случится… — А когда Мишаня расписался, польстил: — Подпись у тебя как на деньгах!

Бланки спрятал в карман. Откинувшись на стуле, облегченно вздохнул.

— Поездочка наша, в общем, ничего-о! А? Я вот, пока ты в галантерейный заходил, в книжный заглянул… Там у меня блат маленький е-е-есть! — Повел Мишаню в свою «избу-читальню», достал с полки новенькую, с золотым тиснением книжицу.

— О! Вещь… Подержи, подержи!

Мишаня полистал вощеные, пахнущие типографской краской страницы. Радость мастера была ему безразлична. В книгах, по правде сказать, искушенности особой он не имел. Читал то, что необходимо было читать по программе. За чтением этим стояла отметка, а значит, и стипендия. Без стипендии отпускные приезды домой, в Курманаевку, были бы безрадостными. Но книгу дефицитную разглядел внимательно, на обратную сторону заглянул, где цена стояла.