Свое и чужое время - [47]

— А куда же он мог деваться?

Собрав свои вещи и простившись со Стешей и буйцем, мы направились было к полустанку, но у самой калитки нас окликнул человечишко в размахайке. Это был Тишка, или, как его еще звали за глаза, Мартышка, знакомец бугра.

— Возвертайтесь, — сказал он и, нащупав своим крюком рукав дяди Вани, отозвал его в сторону, протянул бумажку и зашептал на полужаргоне: — Сейчас надо получить семь комплектов белья и кровати… С утра приедут бить мелочевку…

— Кононов, — вдруг официальным тоном заговорил дядя Ваня, начиная потеть лицом. — Поезжайте с Гугой в правление… Вот бумага… Завхоз вам даст белье и кровати… Понял?

— Так точно, понял! — ответил Кононов, улавливая в словах дяди Вани подспудную тревогу.

Кононов, не любивший бить мелочевку, был рад, что не ему предстоит эта работа.

— Сколько же надо мелочевки? — спросил он, когда дядя Ваня изложил план действий.

— Сто пятьдесят тысяч! — ответил Тишка и, как бы не доверяя исполнения поручения нам, двинулся за всеми и сам. — На чем же поедем?

— На чем стоишь! — ответил Кононов, оглядев Тишку, как оглядывают родители своих чад, прикидывая в уме, насколько они могут вытянуться за лето, и улыбнулся своей догадке. — Ты чего это с другой стороны припер?

— С какой надо, с такой и припер! — огрызнулся Тишка и засеменил сбоку, недоверчиво оглядывая попутчиков снизу вверх. — Новенький не знает, что вы здесь? — спросил Тишка, когда понял, что его оставили в покое.

— Знает! — отозвался Кононов.

Это сообщение Тишке не понравилось.

— Плохо…

— Да-а… Хорошего мало, — согласился Кононов. Тишка при своем малом росте и неопределенном возрасте оказался довольно предприимчивым человеком.

Он быстро нашел завхоза, дремавшего в одном из амбаров, живо выволок его, оформил с ним все бумаги и даже подмахнул расписку в получении необходимого инвентаря. Сбегал к председателю и, не отходя, как говорится, от кассы, получил телегу, ту самую, на которой тащили пресс. Взгромоздив на нее все пожитки, примостился рядом с Митрием и не проронил ни слова, пока Митрий не хлестнул недовольно своих лошаденок и не погнал их в обратную дорогу, матерно понукая.

— Ненадежный, — сказал Тишка, глядя вслед Митрию. — Разболтает.

Прежде чем расставить и застелить кровати, Тишка сам, без посторонней помощи прибрался в избе, стоявшей чуть поодаль от цеха. Словом, мы с Кононовым оказались теми свидетелями Тишкиной деятельности, которым по прибытии бугра надлежало ее отметить, дабы сохранить за ним престиж верного и добросовестного исполнителя.

На обратном пути, едучи на своих двоих, Тишка изрядно размяк, порываясь в магазин за съестным, утолить жажду и алчбу, так трудно переносимую коротышками. Но магазина поблизости не было, а потому пришлось терпеть до самого дома, хотя и там в обстановке нервозности хозяйки и наскока буйца ничего хорошего не ожидалось.

Отворив дверь в избу, мы увидели мирно беседующих дядю Ваню и Стешу.

Стеша выглядела вялой, как растение в засуху. В основном поддакивала или улыбалась, блуждая мыслями далеко-далеко, о чем говорили отсутствующие глаза.

— Может, и не было? — предположила она.

— Как же, был! — сказал Кононов, поняв, что Стеша обращалась не к кому-нибудь, а лично к нему. — Был. Голову вымыл… И ушел…

Когда принялись за ужин с чаем, на котором главенствовало петушиное мясо, ворвался буец со свертками под мышками. Они были круглы, а потому не обманули ожидания дяди Вани, обиженного на то, что Гришка Распутин так и не оставил ему чекушку, хотя покупали на общие деньги.

— Отправляцца мне на рассвете, — сообщил буец, превращая свертки в бутылки. — Отметим, что ль?..

— А то как же, — сказал Кононов иронично. — Как же такое не отметить.

Стеша спрятала глаза. Безучастно сидела у краешка стола, словно с приходом буйца из нее выхлестали последнюю влагу. Опустились плечи, груди развалились в стороны под ситцевой кофтой.

— Да бут тебе, — сказал буец, успокаивая Стешу. — Амнистия, говорят, осенью бут…

— А на кой она мне, амнистия?! — отмахнулась Стеша и, сосредоточившись, к чему-то прислушалась. Вскоре послышались торопливые шаги и, как позже сказал Кононов, амнистия в образе Лешки замаячила в двери.

— Добрый вечер, — сказал Лешка и, обозрев всех до единого, остановил взгляд на пустом стуле, где обычно сиживал за столом Гришка Распутин.

Стеша невольно потеснилась, чтоб усадить Лешку рядом, но стула на ее стороне не оказалось, и потому он сел на место Гришки Распутина.

— Гришку не видал? — вдруг отрывисто спросил дядя Ваня, настораживаясь. — Закругляемся мы… Вот от бугра приехал, грит, чтоб мотали удочки.

Лешка не ответил, только длинно посмотрел на Кононова.

— «Индюшку» будем пить? — зачем-то неожиданно спросил Кононов и опустил глаза.

— Нет! — сказал Лешка. — Водку! — И приветливо улыбнулся буйцу. — Угостишь?

— Угощу! — так же приветливо ответил с улыбкой буец и сразу потянулся к бутылке.

Прищурив чуть припухшие веки, Стеша глядела то на буйца, то на Лешку, не разделяя их возникшей взаимной симпатии.

Дядя Ваня первый поднял стакан, выпил, не дожидаясь, пока скажут тост, и снова подставил его под горлышко бутылки, как бы возмещая убытки, нанесенные ему давеча Гришкой Распутиным.