Своё и чужое: дневник современника - [28]

27 декабря. В Омске не счесть чисто провинциальных, сельских уголков. Брёл по узкой, кривой улочке, разглядывал дома: развалюхи-избушки и щеголеватые особняки, рубленые и кирпичные, обшитые тёсом, оштукатуренные, выбеленные; лес труб и антенн, голые малинники, важные, щурящиеся коты на таборах и хозяева — везут воду из колонок, выносят золу, разметают тротуарчики, спешат в магазины. Всё так же, как и 1000 лет назад, и предрассудки, суеверия те же. Недаром составляют всерьёз астрологические прогнозы, торгуют гороскопами, шаманят и колдуют, просят и предлагают заговоры, аферисты собирают тысячные залы жаждущих исцелиться и узреть чудо. Ельцин хорошо знал свой народ, начиная реформы, ни бунтов, ни погромов, пустые страхи рассеялись в первые же месяцы. По сравнению с тем, что вытворяли с Россией в прошлом, нынешние испытания пока — лёгкое недомогание, и операцию следует продолжать быстро и смело. Наконец-то обычной становится жизнь с беспокойством, тревогой, усердным трудом, поисками, бережливостью и всем, что выковывает стойкий характер — жизнь в условиях свободы.

1993

4 января. Забавно наблюдать подвиги нестареющих мушкетеров. Из истории только персонажи и быт, много натяжек и нелепостей, банальных приёмов, но об этом не думаешь, потому что над обстоятельствами, препятствиями, роком торжествует лучшее в человеке — любовь, дружба, бескорыстие. И никто не замечает, что герои слепы и наивны в политике, неразборчивы в службе, играючи протыкают людей и развлекаются мордобоем. Это не важно, когда можно влиять на события не силой денег и пушек, а личным напором, обаянием, удачливостью, умом. Повсюду строгие нормы законов и инструкций смягчаются и прогибаются теплом личных отношений и симпатий, и я пользуюсь этим сполна. Мой директор неустанно злословит по адресу новых вождей и порядков, я спорил с ним два года и приобрёл заклятого врага. Но вот уже год я с ним не спорю, терпеливо выслушиваю его остроты и анекдоты и без труда получил все, что желал: доверие, расположение, уступчивость. Когда читал «Как завоевать друзей... «Карнеги, почти ничего не нашёл нового — это мудрость Чичикова, его манеры и обходительность. Самое сильное оружие.

5 января. Провожал матушку, бродил по вокзалу и наткнулся на гомонящий табор в подвальном зале. Живут с первых морозов, а раньше обитали в пристанционном сквере. Полное безразличие к зевакам, погружены в свои дела: готовят, стирают, смотрят телевизор, играют, спят — и всё на глазах, как на сцене, без малейшего стеснения и суеты. Над ними, как и сфинксом, не властно время, упорное отталкивание от дома, уюта, барахла. Все-таки, как условны представления о счастье. Мы с сожалением смотрим на цыган, они — на нас, и все правы. Их нельзя не уважать за постоянство, жизненную силу и верность судьбе.

6 января. Лекция профессора, исступлённое оплёвывание современной России, трафаретный набор обвинений и разоблачений в духе «злого умысла» и «интересов торгашей». Даже мои подопечные учителя-историки возмутились полным отсутствием объективности. Нет, блевотное противопоставление социализма и капитализма, патриотов и демократов, созидателей и разрушителей. Если это искренние настроения, то ему и подобным следует снять докторские мантии и уйти с кафедр, учёностью здесь и не пахнет, а несёт затхлой обывательщиной и прищемленным хвостом. Страшно, что портит молодежь, как и мой шеф, оседлавший выпускников. А ведь еще 4 года назад кто-то из моих остроумных питомцев повесил на дверь его кабинета такое объявление: «Куплю полное собрание сочинений Сталина». То-то было смеха и шуток, но, как говорится, пациент неизлечим.

23 января. Провел урок вместо заболевшей, а спустя месяц подходит паренёк с вопросом: «А ещё уроки будете у нас вести?», хотя знает, что не буду. Вот такие они, нынешние отроки, если и похвалят, то только обиняком, а для меня — это мои аплодисменты.

31 января. Покорён, захвачен «Летом господним». Медленно, постепенно втягивался в повествование, вначале раздражали, подробности и безбрежность описаний, пока не понял, что в этом вся прелесть книги. По-другому просто не воссоздать в слове наполненность, зернистость, многоцветье московской жизни. Это чеканная картина, когда мастер сознательно выделяет дорогие ему линии и узоры и убирает, разглаживает чуждое ему. Потому и не энциклопедия, которыми мы сыты по горло и где вроде бы всё было, а получался мертвый слепок. Нет, самородная православная, разгульная и работящая, восторженная и земная мастеровая Русь. Здесь и намёка нет на маету, бесцельность, скуку, томление — всё, чем мы переполнены, и скажи высокоумный Бердяев филенщику Горкину или приказчику Василию Васильевичу о том, что для него философия дороже жизни, они посмотрели бы на него с подозрением /я-то с Бердяевым/ Простой народ так устроил свою жизнь, что смысл ее был определен навечно и заложен в том, как в положенный срок пекли куличи и пасху, мочили яблоки и солили огурцы, заготавливали лёд, крестили и женили сыновей, праздновали именины, совершали крестные ходы, катались с гор и, само собой, рубили избы, возводили храмы, сплавляли лес. Душевная бодрость после такой книги — и боль, что не защитили себя, а сожгли на вселенском костре — расплата за патриархальность, беспечность, наивность сознания. Конец печальный и безнадежный — смерть отца, хозяина, мастера, раба Божьего Сергея, а с ним и всего русского мира. Нельзя жить умом и талантом одного существа, непрочное и зыбкое это удовольствие. А мы прожили так тысячу лет и еще просим: «Дай, хозяин, разговеться, накинь гривенник для радости».