Свирель Марсиаса - [27]

Когда Миран выступал в комических ролях, публика не могла удержаться от смеха. Никогда я не забуду один его скетч. Этот скетч Миран исполнял обычно сразу после «Отелло», чтобы у зрителей отлегло на сердце после того страха, которого они натерпелись.

На сцену выходил пышно одетый эфенди. Как звали актера, я забыл. Он усаживался на стул, Миран — против него, на другой стул, повернувшись к зрителям спиной. Потом Миран брал лист картона, две — три кисти, краску и начинал рисовать портрет эфенди. А тот сидел и важничал. Усы у него торчали кверху, как мышиные хвосты, красная феска, высотой не меньше двух пядей, была надвинута на самые глаза, жесткий и тоже очень высокий воротник делал его шею раза в два длиннее, чем она была на самом деле.

Миран еще не принимался за портрет, а публика уже покатывалась со смеху, глядя, как эфенди сидит на стуле. Вид у него был такой, словно он находится у парикмахера или фотографа. Эфенди подчинялся всем приказаниям Мирана: он то снимал феску и клал ее на пол, то закручивал усы кверху. Иногда накрахмаленный воротничок рубашки отскакивал и ударял ему по челюсти с такой силой, что та трещала.

Наконец, после этих приготовлений, Миран садился, но так неловко, что обязательно опрокидывал свой стул и растягивался на сцене во весь рост. Здесь уж хохот достигал своего апогея.

После тысячи таких несчастий Мирану удавалось в конце концов приступить к работе. Картон он держал так, чтобы зрители видели, что он делает. Рисовать начинал снизу. Сначала чертил что-то вроде галстука, потом добавлял еще два — три штриха, и галстук превращался в колокольчик.

Раздавался смех. Миран поворачивал голову к зрителям и подмигивал. Смех возрастал. Эфенди сердился, вскакивал и кричал со сцены на зрителей как сумасшедший. Мирану с трудом удавалось успокоить его и усадить, как прежде.

На этот раз он начинал рисовать сверху. Получалось нечто вроде двух больших ушей, потом два косых глаза, зло смотревших один на другой.

Как раз в это время расфуфыренный эфенди косил глазами, и в зале опять поднимался смех. Эфенди вскакивал, бушевал на сцене, Миран просил зрителей сидеть спокойно, чтобы его натурщик не убежал. После долгих уговоров эфенди усаживался и снова начинал позировать.

Наконец четырьмя — пятью быстрыми штрихами Миран заканчивал портрет. С листа картона смотрел косой осел с колокольчиком на шее.

Веселье становилось безудержным, весь зал вскакивал и рукоплескал, в особенности тогда, когда эфенди протестовал: как посмел Миран изобразить его мулом с колокольчиком? Тот утверждал, что это совсем не мул, а осел с колокольчиком. Всегда находились зрители, которые, крича на весь зал, помогали решить им этот вопрос.

Роль Дездемоны и Женевьевы играла жена Мирана. Кажется, ее звали Фатьма.

Миран был худощавый, высокий мужчина, черный, с огромным носом, а Фатьма — очень толстая, низенькая, белолицая, с черными волосами, глазами и бровями, пятью подбородками и массивными, как бревна, руками у предплечья. Когда она играла, пот лил с нее градом.

Исполняя роли Дездемоны или Женевьевы, она надевала парик с золотистыми волосами и выглядела очень уродливо.

По крайней мере, мне она совершенно не нравилась: я знал, что Дездемона и Женевьева должны быть изящными и очень молодыми. Но ужасный венецианский араб Отелло метался по сцене, как лев, а Яго был бессердечен и жесток. Роль Яго прекрасно исполнял эфенди, изображенный ослом с колокольчиком. Благодаря им мы не очень-то обращали внимание на недостатки Фатьмы. Да что там! Уж лучше считать, что Дездемона совсем не появлялась на сцене, хотя Дездемона появлялась, да еще такая, что ее можно было разделить на четырех Дездемон. На нее никто не обращал внимания. Разве что жалели иногда, когда она потела.

Труппа Миран эфенди славилась еще своей «звездой» — Маргаритой, девочкой лет четырнадцати — пятнадцати, смуглой армяночкой, стройной, с тонкой талией и огромными глазами.

Маргарита играла роль сына Женевьевы. Она выходила, одетая в лесные листья, и публика слушала ее затаив дыхание. Когда она говорила с матерью, у зрителей навертывались слезы на глазах, а на Женевьеву никто не обращал внимания, сколько она ни лезла из кожи.

Маргарита чудесно танцевала. В легком белом тюле она становилась похожей на бабочку. Все поражались ее изяществу. Иногда она надевала шаровары, унизанную золотом феску и танцевала, вся извиваясь, прищелкивая пальцами. Тогда зрители тоже начинали прищелкивать пальцами, как она, и кричали ей: «Хоп! Хоп!»

Вот какая была труппа Миран эфенди!

Не знаю, почему, но в следующие годы Миран не приезжал со своей труппой в Эльбасан. Но мне помнится, что в первый же год, когда он не приехал, ученики Нормальной школы поставили трагедию, под названием «Роберт Гуискарди».

Роберт Гуискарди — нормандский принц, девятьсот лет назад захвативший Албанию в войне с византийским императором.

Содержание трагедии заключается в том, что он влюбляется в одну албанку и его убивают из ревности.

Ученик, исполнявший роль Роберта Гуискарди, очень старался. Умирая от кинжала своего соперника, он падал на сцену, как столб, и разбивался не на шутку, что служило предметом всеобщего восхищения.