Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89» - [91]

– Я другого не представляю, – сказала Лариса. – Как можно жить на эту зарплату? На базаре все подорожало с прошлого года втрое.

– Кушайте, кушайте, дорогие гости! – вставил Вадик.

– Ну, так они и не живут. Треть редакции разбежалась. Кто куда. Наш бывший профорг на “Новом базаре” кассетами с музыкой торгует.

– Невероятно! – сказал я.

В самом диком сне я не мог представить, что этот боец идеологического фронта займется частным промыслом.

– Подожди, это еще не самое невероятное. У меня сотрудница была Лена, так она уезжает жить заграницу.

– Куда? – этот вопрос мы с Ларисой задали одновременно.

– Около года назад познакомилась с одним финном. Он тоже журналист. Из Хельсинки. Сюда приезжал про наш порт писать. Ну, они познакомились, потом переписываться стали, потом он ее к себе пригласил. Она поехала, месяц у него провела. Вернулась, говорит – любовь. Скоро расписываются и она к нему уезжает.

– Любовь-асисяй, – сказал Вадик.

– А что Мукомолец?

– Ты не поверишь.

– Поверю, говори.

– Колю забрали в пароходство, а Вадика на его место поставили.

– Что значит хорошие связи, – усмехнулся я.

– Так, у меня есть тост, – сказала Лариса и потянулась за бутылкой шампанского. Она наполнила бокалы и подняла свой.

– Ребята, я не знаю, какие у вас планы на жизнь, но я хочу выпить за любовь. Потому что когда люди любят друг друга, то они достигают того, что другим кажется совершенно невероятным. За любовь!

Мы чокнулись и, когда ставили бокалы на стол, Лариса сказала:

– Вы не поверите, но мы забыли включить телевизор и встретить праздник со всей страной.

– И Михаилом Сергеевичем лично, – добавил Вадик.

– Ой, а можно не включать? – попросила Наташа.

Нашу новую жизнь Наташа называла спячкой. Я даже не делал попыток искать работу. Наташа говорила, что работа найдет меня сама. Вечера мы проводили дома, и мне казалось, что Наташа рада этому. Ей, казалось, ничего другого и не надо было. Она готовила чай из каких-то трав, пекла пироги с капустой, укутавшись в плед, читала. Я слушал музыку или тоже читал. О жестяной карниз за окном стучал то дождь, то снег. Иногда, оживая ненадолго, шипел радиатор, потом умолкал. Потом она заболела гриппом. Я готовил ей чай, ходил на базар за медом. Потом я подхватил грипп от нее, и теперь она носила мне чай с медом. Немного отойдя от болезни, я вышел на улицу и от нечего делать направился к комиссионному, где столкнулся с Вадиком. Он продавал свою аппаратуру. На вопрос, как у них дела, Вадик ответил:

– Митя, мы валим. Здесь больше делать нечего. Нам, во всяком случае.

– А что у Толика слышно?

– Толик как сквозь землю провалился. Я к нему пару раз заезжал, его нет.

– А куда вы валите?

– В Штаты, куда еще?!

– Скоро?

– Мы подали документы сразу после Нового года. Сейчас быстро оформляют. Летом, думаю, выпустят. Как раз английский подучим. Тоже проблема, еле учителя нашел.

– А в чем проблема с учителями?

– Так валят же все. Это сейчас самая ходовая специальность.

– Жалко, что ты раньше не сказал, я же окончил английский факультет. В дипломе у меня так и написано – преподаватель английского языка.

– Ну, ты даешь! И ты еще здесь?!

– А где я должен быть?

– В Штатах! Где еще можно быть? Где все нормальные люди!

– У меня там нет родных.

– А у нас есть?! Тебе нужен вызов, я тебе устрою. Ты мне скажи другое: сколько ты берешь за урок?

– А сколько сейчас берут?

– Пять рублей в час. Два человека – десять. Если ты хочешь, я дам твой телефон нашим приятелям, они тоже ищут учителя. Хотя ты их знаешь – Витя и Таня.

– Которые с Валерой работали?

– Да, только Валера уже уехал. Он сейчас в Италии, ждет разрешения на въезд в Штаты. Позвони Вите, скажи ему, что ты со мной говорил.

Тем же вечером я позвонил Вите. Сначала он был удивлен, потом, кажется, обрадован, что я могу преподавать ему. У нас всегда были теплые отношения, и расстались мы не по моей инициативе. После нескольких первых уроков он связал меня еще с двумя семьями, которые были его попутчиками. А те еще с несколькими. Теперь я каждый день давал уроки отъезжающим, и мечта о доме снова начала обретать черты реальности. Но эта реальность внезапно потеряла свою былую привлекательность. Если для меня дом все еще был главной целью жизни, то для людей, с которыми я теперь постоянно общался – они сами называли себя “отвалянтами” – жилье не представляло вообще никакой ценности. Многие просто бросали квартиры, те, кто имел дачи, продавали их за копейки или переоформляли на родственников. Я слышал разговоры, что кому-то удавалось для продажи квартиры оформить фиктивный брак, получить деньги, развестись и оставить квартиру покупателю. Но идти по этому пути боялись. Оформление брака, развода, прописки, выписки требовали времени, между тем, ощущение у всех было такое, что если есть возможность вырваться из страны, это надо сделать по-быстрому, не втягиваясь ни в какие осложняющие жизнь операции. Кто-то рассказывал, что во время одной такой сделки покупатель не заплатил и отказался разводится. При этом все были уверены, что в Штатах они легко купят другое жилье, еще лучше этого, что вообще все, что их ждет в Штатах, будет лучше того, чем они обладают здесь. Одной ногой они уже стояли в другом мире, мире изобилия и непрекращающегося праздника. Иногда во время урока раздавался телефонный звонок, и мои ученики, извинившись, начинали обсуждать с другими отъезжающими покупку командирских часов или фотоаппаратов “Зенит”, льняных скатертей или матрешек, которые можно было перепродать в Италии, чтобы приехать в Америку с “парой копеек”. Я вдруг узнал имена ставших модными местных художников: Островский, Ройтбурд, Лыков, Рахманин.