Свидания в непогоду - [13]

Томительно было отлеживать холодные ночи в продуваемой насквозь комнате, подниматься ни свет ни заря с теплой койки и слушать, слушать без конца туканье дождевых капель. Даже мандариновые дольки губ и янтарный вихорок, каждый день напоминающие о себе, — то в конторе, то в столовой, — потеряли недавний интерес. О Марии думается с грустинкой, как о далеком, давнем…

На третий день Кира Матвеевна, секретарша, подала ему конверт, доставленный с утренней почтой. Арсений издали узнал размашистый почерк. Нюра, перебиравшая рядом газеты, спросила:

— От жены?

Он едва не воскликнул — для себя — от избытка чувств: «От Муськи!» — но, помедлив, ответил нейтрально:

— Неужели по почерку догадались?

Мария тоже скучала, писала об Иришке, дочери, спрашивала, как с жильем, когда можно навестить. Письмо приободрило Арсения, и он немедленно ответил, ни словом не выдавая своего пасмурного, как погода, самочувствия.

Никто бы, впрочем, в эти дни не догадался, глядя на Шустрова, о его душевном неустройстве, которое дивило его самого и казалось совершенно несостоятельным. Внимателен взгляд округлых глаз, упрямо сдвинуты губы. Часы прихода на работу, просмотра бумаг, посещения мастерских — всё по возможности регламентировано. Нелегко это для молодого человека — держать себя в шорах, но иначе нельзя. И другим надо показать, что дело есть дело и долг есть долг.

— Передвижка для вашей монтажной бригады еще не скоро будет готова — машину надо оборудовать, — сказал ему как-то Лесоханов. — Знакомьтесь пока с людьми, с районом, установки проверьте.

Почти все доильные установки, оставшиеся на складе, оказались некомплектными. Воры похитили больше, чем предполагали Иванченко и Лесоханов; часть деталей была, возможно, разбазарена и раньше. По распоряжению Якова Сергеича ящики из-под навеса перенесли в кладовую при мастерской.

Операцией руководил Шустров. Напялив на ноги лесохановские сапоги (Андрей Михалыч принес их на другое же утро, аккуратно завернув в газету), Арсений деловито распоряжался подсобниками; сам без нужды плечо не подставлял и кожаных перчаток не снимал.

Кладовка помещалась в просторной деревянной пристройке с полками по стенам, заставленными всевозможными деталями. Рекомендуя Шустрову кладовщика Федора Земчина — немолодого человека с квадратными плечами и вихляющей походкой, Лесоханов тепло говорил:

— Товарищ знающий. С установками поможет вам разобраться.

Попозже Шустров застал Земчина в кладовке за необычным занятием: сложив руки сзади, на пояснице, тот передвигал ногами с места на место кирпич.

— Это что же такое? — полюбопытствовал Шустров. — К кроссу, что ли, готовишься?

— Ага, к кроссу, — разжал Земчин плотно сжатые губы и слабо улыбнулся, подвигая кирпич к столу. Пол в кладовке был бетонный, но Шустрову показалось, что под ногами кладовщика что-то тихо, будто половицы, поскрипывало.

Когда установки были изъяты из ящиков, Арсений медленно прошелся вдоль их строя. Лежали там партиями краны, прокладки, шланги. Какие-то узлы в жирных солидоловых рубашках отбрасывали память Шустрова к месяцам студенческой практики. В неясном свете кладовки всё казалось зыбким и таким же неясным. И Арсений убедился в худшем для себя: всё, пожалуй, что он проходил в институте, выветрилось за эти два-три года. Он досадовал на снабженца Лаврецкого, не обещавшего скоро новые запчасти, на Петра, которого подозревал в краже, на Иванченко, когда тот напоминал о монтажных работах. А дальше случилось то, о чем он не любил позже вспоминать.

Боясь обнаружить неосведомленность в технике, он сказал как-то кладовщику:

— Вот что… Как тебя — Земчин? Составь, пожалуйста, опись всех установок — что есть, чего не хватает.

Земчин поднял голову от груды разложенных на столе деталей, взглянул улыбчиво:

— Не вредно бы, товарищ Шустров, и самому покопаться. Право же, интересное дело.

Не ожидавший такого ответа, Шустров насторожился. С языка готово было сорваться: «Делай что говорят!» — но он вовремя сдержался.

— Потом занесешь мне опись, — спокойно сказал он, не сводя глаз с кладовщика, и вышел на улицу.

В тот же день к вечеру он между делами справился у Лесоханова:

— Кто секретарь местной парторганизации? На учет надо становиться.

— Земчин Федор Антоныч, — сказал Лесоханов.

— Какой Земчин? — переспросил не вдруг Арсений.

— Да кладовщик. Вы же сегодня были у него.

— Вот что, — улыбнулся Арсений, не подавая виду, что смущен этой новостью. — Что же он, собственно… Такой знаток, как вы говорите, и — кладовщик?

— Вы о Маресьеве, конечно, знаете? — ответил вопросом Лесоханов. — Так вот, Земчин — это наш Маресьев. Только пострадал в мирное время: на мину нарвался. Обе ступни отняты.

— Вот оно что, — повторил Шустров, вспоминая странное поскрипывание, которое слышалось при ходьбе Земчина, и ту минуту, когда он застал кладовщика за упражнением с кирпичом. И в том, как Лесоханов говорил, — замедленно, отведя взгляд, — он почувствовал немой укор в свой адрес: что же не поинтересовался, не подумал об этом раньше?

Оплошность с распоряжением, которое он так скоропалительно дал Земчину, была очевидной. Шустров, досадуя на себя, обдумывал, как выйти из неловкого положения.