Свидания в непогоду - [14]

Вечером под минорный стук дождя он написал письмо Марии, прося выслать кое-какую специальную литературу. Потом достал из чемодана старый справочник «В помощь механизаторам МТС». С карандашом в руках перечитал всё, что касалось доильных установок («И на черта они дались, эти установки! Не могло разве найтись что-нибудь поинтересней, чтобы сразу же с головой в работу?»).

Земчин встретил его утром молчаливым кивком. Шустров ни словом не обмолвился о вчерашнем разговоре, старался держаться проще, хотя и без панибратства. Он добросовестно осматривал пульсаторы, насосы, пачкал руки и не щадил своего нового плаща, на котором появились пятна солидола. «Теперь бы еще кепчонку, да козырьком к затылку», — подшучивал он над Собой.

— Некомплекты сами доберем, товарищ Шустров, — говорил между тем, оживляясь, Земчин. — Барахла у нас много списано, а как посмотришь повнимательней — всякую штуку можно к делу приспособить.

Лишь к концу дня, когда Шустров убедился, что недоразумение сгладилось, он заговорил с Земчиным как с парторгом, вскользь рассказал о себе.

— Слышал, что вы на комсомольской работе были, — сказал Земчин. — Яков Сергеич говорил. А я еще вчера хотел попросить вас об одном деле… С пропагандистами у нас неважно. Не возьмете ли кружок текущей политики?

— Отчего же не взять, — сказал Шустров, протягивая Земчину руку. — Считай этот вопрос решенным.

«С этим парнем жить, кажется, можно», — думал он, возвращаясь в контору.

4

Пока подыскивали и готовили машину для передвижки, Шустров пустился в разъезды по району; трясся в открытых кузовах машин, месил сапогами крутую проселочную грязь. Начиналась обычная жизнь сельского механизатора, — жизнь на колесах, на своем безотказном одиннадцатом номере.

В глубине души она была Шустрову не по вкусу, но он крепился: не всегда же так будет! Он верил, что под этим солнцем ему уготовано не последнее место. И в то же время ему казалось, что в свои двадцать семь лет он достаточно умудрен жизнью, чтобы воспринимать ее здраво, без сантиментов.

В юношестве отец, сам неутомимый земледелец, хотел приспособить его к сельским делам. У Арсения не было определенных влечений, но отцовскому совету — поступить после десятилетки в институт механизации сельского хозяйства — он последовал, и был принят. За пять с немногим лет он раскусил орешек городской жизни: на вкус орешек оказался терпким, приятным. Не слишком обременяя голову учебниками и лекциями, он отдавал первое время предпочтение вечеринкам в студенческом кружке, походам в кино и на стадионы. «Что там еще будет впереди, а молодость бывает раз в жизни».

Эти пять лет были ступенями, всё более отдалявшими его от земли, — той, которой жили отец, семья, односельчане. И Арсений уже не помышлял о возвращении в родную Обонянь. Он выискивал и находил в жизни именно такие примеры, которые усиливали его намерение остаться в городе. Домашние писали (не подозревая о последствиях), что такие-то его знакомые покинули деревню. «В порядке вещей», — расценивал эти вести Арсений; кто-то перебрался в райцентр, кого-то выдвинули еще выше, — «каждому свое», — заключал он. Одно смущало его — случайно избранная специальность сельского механизатора, к которой он оставался равнодушным. Но обнадеживающая мысль рассеивала и это смущение: «Ничего, как-нибудь обойдется…»

Подобные соображения не предназначались для широкой огласки. Их следовало высказывать обдуманно, применительно к собеседникам и обстановке, а лучше всего держать при себе. Арсений убедился в этом на собственном опыте.

В ту пору он близко сошелся с однокурсником Гошей Амфиладовым. Гоша был весь в движении: говорил быстро, ходил рысцой. Зато и успевал вовремя сдать зачет, провести групповое собрание, организовать шахматную секцию. Товарищи любили его и неизменно избирали то в профком, то в комитет комсомола.

— Только не пеняйте! — шумел Гоша. — Спуску никому не дам!

Деятельная жизнь Гоши вызывала подчас у Арсения ироническую усмешку, но уважительное отношение собратьев к товарищу казалось заслуживающим внимания. И у него появилось желание быть также на людях, впереди; он вдруг потянулся к общественной работе, был замечен, поддержан.

После третьего курса студенты большой группой выехали на практику в дальний совхоз. Группа состояла из двух бригад. Старшим в одной деканат и профком утвердили Амфиладова, в другой Шустрова.

Лето было знойным, засушливым. Над проселком, за машинами, долго не опадали плотные клубы пыли. Студентов поместили в школе, расположенной у дороги. Открытые окна не приносили прохлады и ночью.

Назавтра Шустров сказал своим ребятам:

— Живо собрать манатки. За мной!

Он привел их в рощицу. В тени берез стоял там большой сарай, до половины забитый свежим сеном. Жары не чувствовалось, пахло луговым разнотравьем. Арсений сказал, что занимает сарай не явочным порядком, а с согласия администрации хозяйства; товарищи качали его за находчивость. И может быть, эта небольшая, но своевременная услуга заставила их смотреть невзыскательно на ту роль, которую отвел он себе в качестве старшины.

Обе бригады работали в совхозных мастерских. Вооружась инструментом, студенты азартно исследовали и ремонтировали машины, ходили с незаживающими ссадинами на руках. Арсений распоряжался и следил за порядком. Он удовлетворялся самым необходимым по программе, к тому же малейшая царапина раздражала его.