Светопреставление - [23]

А тогда он выходил нас встречать на вокзал к ночному поезду - детей обычно отправляли одних - и вел через спящий, заросший садами город домой, где бабушка ставила на веранде чай с пряниками и свежесваренным вареньем. Наши матери уже не умели варить такого.

Летом в их доме было много мух - им на погибель с ламп свисали перекрученные клейкие ленты, а на подоконниках и столах стояли блюдца с угощением - поплывшими горками сахара в хлорофосных лужицах, где плавали без счета мохнатые трупы. Еще больше их вилось над курагой и вишней, сохшими на поломанных раскладушках на солнцепеке и досыхавшими на пыльном чердаке.

Через несколько лет после смерти деда бабка продала обветшавший глинобитный дом с большей частью библиотеки, раздала утварь соседкам и переехала жить к дочери в другой город, где и была похоронена еще несколько лет спустя.

Однажды, проплывая с друзьями на байдарке по Северному Донцу, я имел намерение наведаться в места, где проходило детство. Но в последний момент отказался от него. Я был моложе тогда. А сейчас и мысли у меня такой нет разве что когда-нибудь еще с силами соберусь, чтобы разыскать дедову могилу. Но не для того, чтобы постоять на сбегающей вниз улочке, посыпанной перегорелой пустотелой жужелицей, глядя на выродившийся сад и на чей-то дом на месте ТОГО ДОМА. Я не самоубийца.

Прощай, вечное лето!

Приходящие из учительской

В советской периодической системе что-то произошло с мужским элементом - он растерял половину своих валентностей и сделался инертным. Правила всем Партия, которая вопреки грамматике была скорее среднего рода, как и ее Политбюро (где непонятно, кто чьим придатком служил). Советский Союз имел некоторые мужские признаки, но с некоторых пор предпочитал выглядеть Советской Родиной, ни Хрущев, ни Брежнев больше не идентифицировались с фигурой Отца. То же было с советской школой: представленный в ней мужской элемент сильно походил на выродившийся сорт картофеля - весь какой-то мелкий, неказистый и зачастую сильно закладывающий, с бонапартистскими замашками в поддатии. Женский же элемент был представлен гораздо более разнообразно - от стервоз и верноподданных ханжей, у которых рыльце всегда оказывалось в пушку (либо тупица, всегда пересдававшая зачеты в пединституте, либо из шлюх - райкомовских или немецких, но об этом чуть ниже), до прирожденных квочек или женщин, влюбленных в свой предмет, и эти последние могли быть по-человечески интересны. Их прошло перед нашими глазами за десять лет в несколько раз больше, чем насчитывалось в классе учащихся. Целый парад характеров и типов, но больше было людей случайных или никаких.

В те годы в школе ввели кабинетную систему, и жизнь сделалась намного привольнее. Классы поднялись и стали бродить с портфелями с этажа на этаж по всему зданию, а преподаватели обзавелись собственными территориями, где до определенной степени могли чувствовать себя хозяевами. Это был брежневский социализм с самым человеческим, как до той поры, лицом.

Любопытно, что именно тогда куда-то бесследно пропала наша первая директриса, правившая школой самодержавно и зло, в стиле позапрошлой эпохи. В войну она, как выяснилось, была проституткой в немецких офицерских борделях. Откуда-то узнавший по своим каналам об этом "англичанин" Патиссон едва не довел ее на школьном педсовете до самоубийства, когда вдруг, отвечая на ее нападки, заявил:

- Ну да, куда нам, мы же не стажировались подобно некоторым в фашистских борделях!

Директриса, изменившись в лице, попыталась выброситься в окно, ее оттащили (значит, момента разоблачения она ждала, как отсроченного приговора, все двадцать послевоенных лет - вероятно, ее уже вызывали на беседу, и случилась "утечка", что было равнозначно гражданской смерти).

Вскоре ее заменила ухоженная директриса нового поколения, которая не грозила больше выпускникам характеристиками, "с которыми не примут даже в тюрьму", и сквозь пальцы смотрела на наш школьный литературный журнал, вызвав только раз редколлегию в кабинет и укоризненно поинтересовавшись: "Вот вы пишете "тощий и похожий на сперматозоида муж Глафиры Степановны". Скажите, где вы его видели?". Выговоры ей все же приходилось нам выносить, но в характеристики для поступления в институт они не попали. Как с суровой простотой выражаются мужественные герои американского кино: "Это я и называю "мягкий стиль правления".

Всем нам, детям "мирного сосуществования" и "соревнования двух общественных систем", долго пришлось блуждать потом по путям своим в гораздо более жестком и жестоком, чем нам было обещано, мире.

Девчоночий мир

Соки, бродившие в них исподволь, в полном соответствии с законами живой природы, стали подниматься по стволу, дошли до веток и почек, те стали набухать и лопаться, выпуская на волю свежие листья, побеги и завязи. Мальчишки забеспокоились, а когда настала пора цветения, ошалели совершенно от густых ароматов пола, идущих волна за волной, и принялись носиться, подобно насекомым, от цветка к цветку - дезориентированные окончательно: никто не учил их, что такое может произойти, а инстинкт не в состоянии был что-либо подсказать. Это было настоящее сумасшествие и броуновское движение ослепших и оглохших от феромонов существ. Но в природе все так хитро устроено, что до свального греха дело не доходило, хотя на первый взгляд каждый мог сойтись почти с каждым.