Светлые поляны - [72]

— Новый человек — это даже, можно сказать, прекрасно, да-а-а… Катя, а я, кажется, погорячился…

— В чем, Макар Дмитрич?

— Ну в том, что тебе «Победку» решил доверить…

— Боитесь, что не справлюсь?

— С машиной справишься, не сомневаюсь. А вот с мальчиком… Как бы его назвать… Сергей? Не нравится?

— Много больно Сергеев по деревням вокруг, да и у нас…

— Ну ладно, с именем утрясем. Ты ведь кормящая мать…

— Вот и буду кормить.

— А как это станет сочетаться? У руководящего звена, у меня, в данном случае, день ненормированный. А малец продукт по часам требует…

— Ничего, Макар Дмитрич, это не ваша забота. Если откажете в шоферской работе, сильно пообижусь!

— Хорошо, — решил председатель, — как говорится, поживем — увидим. А сейчас заводи авто! В район поедем!

— Ребятишки деревенские час назад мне намекали — не разрешите ли их покатать? Улочку-другую дадим. Не велик расход — сто грамм бензину, а ребятне — радость. Никто ведь из них не катался в настоящей легковушке.

— Улочку дай, Катя, но не более. И смотри, чтобы руки у всех были чистые — насадят масляных пятен, потом не отчистишь. И фасон «Победки» держи!

Впервые удивилась ответу председателя Катерина: вроде бы как пожалел легковушечки для мальцов, хотя прямо и не отказал. Не случалось раньше такого с головой. Полуторка была куплена — полдня катались. На ЗИСе тоже… А тут скупое «…улочку дай, не более».

Прокатила Катерина ребятню по деревенской улице, даже за околицу не выехала: помнила наказ. И не всем досталось посидеть на мягких машинных диванчиках. Кто побойчее, тот и успел занять место. Тихоням сказала: «В следующий раз. На пленум нужно Макара Дмитриевича везти в район». Серьезное слово «пленум» сразу отвело все вопросы. Только высадила мальцов, председатель тут как тут с этим серьезным словом: «В центр, Катерина Максимовна, на пленум!»

Пожалуй, и назвал Макар Блин Катерину по отчеству впервые и в первый раз соврал — не на пленум он ехал, а в районный сельмаг, — туда, тоже впервые после войны, завезли велюровые шляпы. До этого Макар Дмитриевич и не знал других головных уборов, кроме офицерской фуражки весной, летом и осенью и подбитого собачьим мехом кожаного треуха зимой, в стужу.

Став в районе третьим человеком, раскатывавшим на легковушке, Блин как-то приосанился, голос, прежде добродушный, мягковатый, налился тяжелым свинцом, и движения рук, обычно суетливые, стали размеренными; порой и в «кабинете», за столом, сидел точно мраморный, не снимая новой велюровой шляпы, и, что больше всего поразило черемховцев, завел себе кожаный пузатый портфель, очень похожий на портфель председателя райисполкома, хотя раньше, до получения «Победы», все умещал в крохотной планшетке, которую, как пистолет в кобуре, носил на правом боку и в важном споре хватался за нее так, словно там и на самом деле был запрятан револьвер и с его помощью хотел председатель рассчитаться с неуступчивым спорщиком, — в планшетке лежал лишь блокнот с иностранными закавыками да бумажки разного формата и свойства, называемые одним общим словом «накладные». Пошел в перемену и характер Макара Блина. Если раньше, тихо-мирно подъехав на Женкисте в райцентр, оставлял его у коновязи, что была устроена против базара, то сейчас непременно просил Катерину «пылить» по главной улице, «с ветерком пылить»! Если раньше пешком бегал по разным учреждениям, то нынче приказывал останавливаться «под самой вывеской» и ждать его, а потом, непременно на машине, передвигаться к другому нужному присутствию, хотя оно и располагалось от первого на расстоянии десяти шагов. Знакомым председателям небрежно бросал: «Ну что, ребята, могу по пути подбросить — задний диванчик свободен». Садился только на первое сиденье, по правую руку от шофера. Катерина, способствуя «созданию авторитета», говорила несмышленому колхознику-попутчику, решившему было устроиться на переднее место: «Здесь сам сидит». И все скоро уяснили, что первый диванчик нельзя занимать, если даже он свободен: тут место самого! Оттого и головой его в Черемховке называли все реже и реже. Больше — Сам! Макар Блин воспринял это «сам» как должное.

Но вдруг Катерина, неожиданно для себя, подметила: легковушка как-то отделила председателя от колхозников. Раньше, бывало, идет мимо, видит, курят мужики, ждут наряда, присядет, махорки попробует, своим самосадом угостит, а со старушками, что заседают на лавочках, непременно остановится, поговорит, расспросит о житье-бытье; а сейчас мелькнет на «Победе», пылью обдаст и даже головой не кивнет. Да если и выйдет из машины, смотрит на людей и не видит, в пространство куда-то смотрит. Раньше даже с некоторыми мальцами за ручку здоровался, а сейчас и бригадиру не подает, словно боится мозоль нажить. Как-то завела Катерина разговор о яслях, а он и слышать не хочет. Более того, четыре срубленных ряда сняли с фундамента и увезли на столбы — тянули электричество к колхозному огороду. Сам фундамент тракторным скребком заровняли черноземом, чтобы приезжему начальству глаза не мозолил.

— Как это понимать? — спросила Катерина.

— А так, обойдетесь… Выкрутитесь и без яслей. Ты сама пример подала — ребенок малый, а работаешь ненормированным рабочим днем и в общественной жизни участвуешь.