Светлые поляны - [67]

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

На раскаленном каменном поду сушилки резиновые галоши, в которых пробовали ходить ребята, плавило. Сыромятные бутылы корежило. Магазинные сапоги тоже не годились — деревянные гвозди выгорали и подметки отваливались. Босиком терпеть на влажном пшеничном настиле еще куда ни шло, но когда зерно начинали сгребать, то камень давал сильные ожоги.

В первые дни с обувкой для сушильщиков помучились. Хитринку предложил заглянувший на сушилку Астахов. Вытесал из сырой осины обыкновенные плашки, прикрепил к ним крест-накрест ремешки и получились деревянные шлепанцы. На ногах они сидели удобно, и ходить в них было легко, а деревяшка надежно прикрывала подошву от жара кирпичной сковородки.

Топки гудели, будто в каждой стояло по сильной турбине. Топливо в них закладывали без распиловки, цельем: метровник так метровник, двухметровник так двухметровник. Береза пылала ровным гудом, а осина щелкала, трещала, ухала и стреляла, будто вся была начинена пороховыми зарядами. В Зауралье, когда о человеке хотят сказать, что он шумливый, то говорят: «Ровно осиной топлен».

Высоченная поленница дров, заранее поставленная у топок, растаяла быстро. Зерно из комбайнов шло тяжелое: сырое и с зеленью. Пришлось взять дрова от ферм — зимний запас. А что будешь делать, когда район требует сдавать хлеб днем и ночью. Хоть живи, хоть будь мертв председатель, а плановую сдачу обеспечь. И так вон для контроля из центра уполномоченный приехал — председатель ДОСААФ. В деле хлебном ни шиша не петрит, не понимает, значит, а тоже туда — указания дает: «Выше накал борьбы! Если сорвем декадный план хлебопоставок, то нам покажут, куда Макар телят гонял!» — «А куда он, в самом деле, гонял?» — прикидывается Макар Блин дуриком. «То пословица, я не знаю конкретно района выпаса». — «А я знаю, потому как я и есть тот самый Макар». — «Куда же?» — «А туда, откуда потом выгонял».

Первый пятидневный план выполнили. И выручила сушилка. Сушка шла так споро, что сухое зерно едва успевали отвозить на станцию. Дивился Макар Блин умению Григория — никогда еще колхозная сушилка не работала так складно да ладно. В глаза своего восхищения не высказывал — все ж невеселая слава шла по пятам этого человека, приберегал хорошее слово на будущее: «Вот управимся, крепко поблагодарю!» Григорий по-прежнему не был членом колхоза. И никто его не был вправе заставить дневать и ночевать на сушилке, тем более что начальник райкомхоза снова появлялся и предлагал зайти в кабинет в девять ноль-ноль «по вопросу бани». Не позарился Григорий ни на твердую денежную зарплату, ни на более спокойную жизнь — в центре о его прежних делах знали куда меньше, чем в Черемховке. Как ему был в душе благодарен председатель! Уйди он сейчас с сушилки — кого на нее поставишь? Тут нужен человек со средним настроем в характере — не очень горяч, но и не вахлак. Иначе пережжет зерно или недосушит. И в том и в другом случае — плохо, большая скидка пойдет, а то и возврат. Колес в колхозе раз-два — и обчелся. «Мериканка» Ивана Мазеина исправно снует в Заготзерно челноком, словно не машина, а вечный двигатель. Ни одного отказа, ни одной остановки в пути — так он ее перед уборкой настроил. Новый ЗИС трудится. Но с ленцой шофер попался: час сидит — два курит. Норму выполнит, а на большее не заходится. «Додж» за большие деньги в местном ремонтном заводике подлечили, но он два дня с грехом пополам попылил и сдох. На лошадях тоже не далеко ускачешь. До Заготзерна самым быстрым шагом — день. Берет лошадка мало — мешков двенадцать-пятнадцать, а человека к ней приставь, едой обеспечь, о ночлеге подумай. Привезет он на станцию за такую даль зерно, а ему лаборатория от ворот поворот.

Осень повернула на гнилую сторону, и по телефонным разговорам с председателями соседних колхозов Макар Блин знал — у них много идет возврата. А в «Страну Советов» не вернулась с грузом еще ни машина, ни подвода, чем он несказанно гордился.

Глаза боятся — руки делают. Как ни трудно было с лета представить, что зерно по хлебопоставкам пойдет через сушилку, а вот предугадал председатель каприз природы. Свои записи за долгие годы перевернул, со старичками посоветовался, в районное бюро прогнозов наведался. И хорошо, что загодя подготовили сушилку.

Через неделю после начала уборочной засеверило. Ветер был так себе: чем-то шуршит, чего-то раскачивает, чем-то скрипит, а не дует нормально, как дуют в Зауралье весенние или зимние ветры — прямым-прямы, сильным-сильны. А этот с утра выскочит из Смородинного колка, вроде бы с северной стороны, а к обеду вдруг боковиком заделывается, а к вечеру и вовсе вкруговую несет лохматые тучи. И дождь не дождь. Летняк шарахнет — в получасье все водой берется. А этот точит, и точит, нудно, тоскливо.

Шурик, Вовка Мазеин входили в бригаду сушильщиков. Под низкими стропилами крыши, полусогнувшись, чтобы не стукнуться о поперечные балки, они железными пудовками — старинная мера, в которую входит ровно пуд зерна, — разносили влажную пшеницу, ровным слоем рассыпая ее, а подсушив, сгребали, подметали метлами под печи и снова, как древние сеятели, носились по каменному квадрату, щедро засевая его тяжелым, набрякшим от воды зерном.