Светлые поляны - [53]

— Я председателем, может, и не буду, — улыбнулся Витька, — но как же я… или кто-то другой… забудет…

— Не забудет — это точно, потому как земля отцов. И вы будете отцами, и ваших сыновей тоже природа не обойдет… И в сырой земле можно спокойней лежать, если будешь знать, что связь наша по времени и по земле не оборвется, а с каждым годом станет живше… С чего это мы начали? — задумался председатель. — Вернее, на чем остановились… А, так согласен ты быть топтуном?

— Вы же до завтра срок дали.

— Верно, ешь те в корень, забыл, старею, стало быть…

— А верно, что Гранита выделите?

— Само собой.

Выговор за Гранита председатель так и не получил — выручила Катерина, найдя тяжеловозу неожиданное применение в тот момент, когда члены правления совсем затосковали — столько расходу на животину по части приобретения и по части питания, а отдачи практически никакой, если не считать трех телег с молоком, которые Гранит потянул на молокозавод, да и то две из них опрокинул.

Мимо Черемховки проложили новую дорогу. «Областного значения» грейдер, гордо писала районная газета. Прошло полотно по низкому месту, строители поторопились, насыпь возвели низкую, и ее первой же полой водой Поцелуйки срезало наполовину. Вышли грунтовые воды, и весь участок длиной в сто метров стал непроходимым, не то что непроезжим. Даже в сушь тут стояли глубокие лужи, а в провалах грузовики вязли и прочно садились на карданы, когда ни взад, ни вперед без посторонней помощи не выскочишь. Вот и усмотрела в этой мутной воде колдобин расторопная Катерина целую доходную статью для колхоза.

Поддернет Гранитом машинку с кардана, выведет на сухое место и квитанцию рублевую в двух экземплярах выпишет: один квиток отдает шоферу, другой — в правление для отчета. Шофер и рад до смерти: тракторист проезжий вытащит, трояк сдерет, а тут всего за рублевку на сухое место! За первую декаду работы на дороге Катерина столько чистого доходу внесла в колхозную кассу, что председатель забеспокоился — законно ли? Колхоз на ноги трудно становился, конечно, каждый рубль ему был нужен, чтобы у людей веру в сегодняшний и завтрашний день укрепить. Другие вон по городам ларьки пооткрывали, напитки крепкие в них продают.

«Ладно, — скрепя сердце сказал Макар Блин Катерине, — один сезон подергай, и точка. Не вымогатели же мы».

Так Гранит и пополнял колхозную кассу, пока не пришла пора закладки силоса. Впервые на трамбовке Макар Блин решил использовать тяжеловоза — может, силос получится лучше: все-таки у него тяжести в ногах больше, чем у какого-то там Карька.

Для важности ответить Витька решил завтра, а для себя уже решил сегодня — пойдет.

Небо медленно, будто мельничные жернова, вращалось, тяжело и хрустко размалывая белый лед облаков, постепенно светлело, пока не превратилось в белесый, плотно натянутый купол, в котором солнце, как и Витька, шло по бесконечному кругу, словно тоже было назначено в топтуны и, как могло, утрамбовывало свою бездонную чашу, звонкую от перекала.

Когда наверху, на краю силосной ямы, появлялся очередной воз с сырой травой, Витька с Гранитом прижимались к стене. Скрипели спицы в выворачиваемых колесах, стонал пятник, казалось, что сейчас в яму полетит не только зелень, но и телега с лошадью, но вот пронзительно взвизгивал весь тележный остов и вниз тяжело падала трава, со всей луговой и болотной слизью: лягушками, испуганно таращившими глаза жабами, сеченными мшистыми кочками и кустиками ни в чем не повинной сорницы-осины. Несколько минут царила прохлада, но вот она вместе с лягушками и жабами выкарабкивалась из ловушки, и в силосной яме снова повисала нестерпимо-прелая духота, от которой кружилась голова, сильно подташнивало, саднила каждая царапина на теле.

— Не в одну сторону крути спираль! — кричал сверху навальщик возов Кондрат Шамин. — С непривычки голова в пляс пойдет! В разные стороны крути!

Витька устремлял на него залитые соленым потом глаза. Кондрат стоял высоко, на самом солнце, похожем на полузаметенную февральским снегом речную полынью-майну.

Умный Гранит понимал команды Кондрата и сам, без особого понукания, поворачивал, начиная вить круги в обратном направлении. На мгновение вращение небесных жерновов замедлялось, а потом как-то хитро, не останавливаясь, переключалось на обратный ход, и льдины-облака опять начинали кружиться в неторопливом сонном хороводе. Но сейчас они еще и раскачивались, будто маятник. У Витьки перед глазами плыли разноцветные круги, и чувствовал он себя сидящим не на удобной широкой спине тяжеловоза, а на гладком, облитом маслом круге, который постепенно набирал скорость, обещая в конце концов все-таки сбросить с себя этого настырного мальчишку. Когда становилось совсем невмочь, а зеленый склизкий круг убегал из-под тела все быстрее и быстрее, Витька вцеплялся в гриву Гранита. Но и грива уходила из рук. И тогда он обнимал добродушного мерина за могучую, совсем как у быка Варчи, шею. Тяжеловоз, будто почувствовав полное бессилие седока, останавливал свой неспешный шаг и ждал, пока Витька придет в себя и оторвет от его шеи крепкие костистые руки. Однажды, правда, все-таки не усидел и упал в мокрую, только что вытащенную из болотной хляби осоку. Захотелось закричать, попросить, чтобы спустили веревку, и ее тут же бы подали, подняться наверх из этой пропахшей болотом ямы, глотнуть свежего воздуха и, сорвав на грядке огорода парной от солнца огурец, пойти с ним купаться на Поцелуйку. Швырнуть огурец в воду, нырнуть за ним и, вдоволь нарезвившись, тут же, в воде, неспешно съесть его холодные, приятно щекочущие пупырышками дольки, подолгу, как конфетки-леденцы, держать во рту, ощущая вкус земли и воды, а потом долго лежать на песчаной отмели-косе, наполовину зарывшись во влажный зернистый песок. И для достижения этого летнего чуда надо всего лишь крикнуть одно слово: «Вожжи!» На вожжах топтуна спускали вниз и поднимали. Всего лишь одно короткое слово — и ты будешь на реке. Его можно даже не кричать, а сказать тихо — вон они все, навальщики и возчики, сгрудились на краю ямы, смотрят, что-то беззвучно говорят, наверное, спрашивают, почему ты упал и не встаешь. Ведь всего только одно словечко, и не будет этих противных, забирающихся даже в карманы жаб, прело-кислого запаха силоса, боли в спине от сидения на непривычно широкой спине тяжеловоза, шлепких ударов водянистой травы, саднящих от пота и кострики ранок, бесконечного вращения этого небесного мельничного колеса…