Светлые истории - [59]

От того, что он, не понимая, кивал головой, стало смешно и больно; потом родилось подозрение, что его обманули, и ненависть. Человека на скамеечке он не хотел больше знать.

«Гадина, какая чистая гадина!» — думал молодой человек, смотря на здоровые белые зубы Николая. «Эта гадина признаётся в дружбе и радуется, что обманула меня. Сытый поросёнок думает, что я ничего не вижу и со всем согласен».

Чувство ненависти, невозможно развившись без особой причины, смирилось и исчезло, когда юноша на мгновение закрыл глаза. Открыв их, он увидел перед собой хорохорящегося человека, смешного и наивного. «Да он стар, ничего не сделал и ничего не может! Он слаб — и бог с ним», — от жалости к седеющему ребёнку стало и горько, и радостно, и захотелось непременно сделать в этой жизни что-нибудь хорошее…

В наступившей после этого темноте колеса поезда застучали сильнее, и все стучали и стучали, а потом перестали, и темнота сменилась светом, в котором Прянишников увидел другой зеленый поезд, стоящий на разъезде.

Ему было двадцать с небольшим, он ехал в незнакомый город, куда получил распределение.

Ночью поезд ушел с южной трассы, чтобы обогнуть Москву большим кругом, но выбился из графика, и теперь его не выпускали на скоростную магистраль, ведущую к Ленинграду. Осиротевший, без электровоза, состав уже полдня стоял на подъезде к станции, в поле, у лесочка. Около поезда бродили, лежали и сидели на травке пассажиры. Все были одеты легко. Старые ворчали, молодые смеялись.

Многие пассажиры, осмелевшие за время стоянки, отошли от поезда к лесу и расположились на пригорке и по опушкам, разложив одеяла. Две-три девушки нарвали полевых цветов и сидели с веночками на голове.

Игнат ходил туда-сюда, искоса посматривая и на девушек, и на удобно разложившиеся семейные пары, и на образовавшиеся веселые компании, и на недалекие опустевшие вагоны.

Путь, на котором стоял поезд, просматривался с обеих сторон, и был пуст. Никто к ним не ехал и не шел.

Где-то в стороне слышались отзвуки далеких гудков и проносились с большой скоростью выдерживающие расписание поезда. А на их пустыре было тихо и безмятежно, словно им некуда было спешить.

Казалось, никто и не спешил. Место, где оказались пассажиры остановившегося поезда, было не хуже других мест, куда они стремились.

Редкие белые облака, гуляя по голубому небу, наводили на землю недолгую тень, и, словно пугаясь сделанного, спешили побыстрее открыть людям солнце. Невысокое осеннее солнышко ласкалось к ним, устроившимся на неостывшей еще земле. Слабый ветерок временами стихал, думая, дуть ему или нет. В отдалении скучал поезд, готовый ехать, если его поведут…

И опять наступила темнота, и застучали колеса, и уже постаревший Прянишников снова ехал в поезде, огибавшем ночью Москву.

На этот раз расписание выдерживалось. Прянишников завел будильник на три часа и часов с десяти вечера пытался дремать, но, боясь проспать свою двухминутную остановку, больше мучился, чем спал, подскакивая на каждый яркий огонь, перебивающий темноту.

«Все-таки проспал!» — вдруг взорвалось в его голове.

Городские огни, один ярче другого, заглядывали в вагонное окно, сея в нем панику; поезд замедлил свой бег и остановился. Судорожно одеваясь, Прянишников выглядывал в окно, узнавая и не узнавая спросонок станцию. Он взглянул на часы — половина третьего; вот почему он не слышал звонка будильника — его не было.

Пожилая пара с чемоданом, сумками и арбузом, чертыхаясь, пыталась обойти застывшую в дверях вагона толстую проводницу с помятым лицом.

«Прошу не выходить из вагонов», — увещевал пассажиров стоявший на ночном перроне железнодорожник в форме.

Пробравшийся через проводницу дед назвал ему город Прянишникова.

«Нет, это Ярославль», — ответил ему железнодорожник.

«Какой Ярославль?» — опешил дед.

«Подождите, вы не в Питер едете? — сообразил железнодорожный начальник и быстро нашел выход. — Вы знаете, что. Вы идите назад в вагон и езжайте в Питер. А из Питера вас потом доставят на место».

Старикам это не понравилось; они говорили ему, что их ждут, будут встречать, и нервничали.

«Бардак какой-то! Вы зачем нас сюда завезли?»

«Сложилась такая ситуация», — не терпящим возражений тоном сообщил железнодорожник.

«У тебя много таких? — обратился он к проводнице. — А кто знает? Давайте, давайте, очухивайтесь! Просыпайтесь! Где начальник поезда? Составляйте список тех, кто следует не до Питера. Сейчас вы пойдете до Вологды, чтобы там этот список был. Предлагайте им добираться через Питер. Тех, кто не захочет, будем снимать и возвращать через Москву».

«Да вы издеваетесь, что ли? То Ярославль. Теперь Вологда!» — чуть не заплакал старик.

«Отец, я тебя очень прошу послушать. Еще раз говорю: сложилась такая ситуация. Вы не переживайте. Мы вас не бросим, доставим куда надо и в лучшем виде, но немножко попозже».

По пути в Вологду Прянишников услышал первые разговоры об экспрессе, подорванном кавказскими террористами. В Вологде их пересадили в следующий в Москву пустой архангельский поезд. Прянишников оказался в одном купе со стариками, пристававшими в Ярославле к железнодорожнику. Спросил, куда делся их арбуз. Старик огорченно махнул рукой. Переходить на другую платформу, куда подошел поезд из Архангельска, через мост было ему далеко; он полез по путям и еле забрался с них на платформу. А тяжелый арбуз, который он тащил из последних сил, ударился о бетонную стенку и упал, растекшись между шпалами красной липкой мякотью с большими черными семечками. Старик уговаривал себя, что если бы арбуз не упал, все равно бы прокис после удара. Впрочем, потеря арбуза его не очень огорчала. Питаясь слухами и домыслами, как все, он переживал за людей в подорванном поезде…