Светло, синё, разнообразно… - [60]

Шрифт
Интервал

КСЮША. А я и не хочу на телевидение, я как раз в театр хочу. А на телевидение – ну только в крайнем случае. Вперед!


Дорожная песенка Красной Шапочки

Нет-нет, не берет, не ушанку,
Нет-нет, не косынку, не шляпку,
Ни самую модную тряпку
Не стану напяливать я —
Надену я красную шапку
И после такого поступка
Я песню спою про себя:
Красная Шапочка!
Ах, ты моя лапочка!
Два красивых тапочка
Надевай скорей,
И топ-топ-топ-топочки
По знакомой тропочке,
Прямо в гости к бабушке,
К бабушке своей!
Нет-нет, не возьму я двустволку,
Патроны снесу в барахолку:
От них нам ни проку, ни толку
Хорошего нет ничего.
А страшному Серому Волку
Отдам я свою кофемолку,
Чтоб кофе варил втихомолку
И больше не ел никого!

ХОР

Красная Шапочка!
Ах, ты наша лапочка!
Легкая как бабочка,
Быстрая как шмель!
Ну-ка, топ-топ-топочки
По знакомой тропочке,
И чем дальше – больше,
Тем звонче и смешней!

Внезапно дорогу Ксюше преграждает СЕРЫЙ ВОЛК.


ВОЛК. А вот и я!

КСЮША (со вздохом). Я вижу…

ВОЛК. Вы меня не узнаете?

КСЮША. Да уж ясно, что не Чебурашка. Что, опять трех поросят ищешь?

ВОЛК. Никак нет-с. Три поросенка, семеро козлят, ну, погоди – это все чужие дела, другие дороги. Моя специальность – Красная Шапочка, поэтому я здесь. Где ты – там и я. Обязательно.

КСЮША. Ты что, забыл, чем это кончается?

ВОЛК. Я все помню, все. Раз сорвалось, другой не получилось, но когда-то, может, и повезет. Мы волки, неудачи нас только закаляют. Так что не бойся, я тебя съем, и на этот раз окончательно.

КСЮША. А я и не боюсь.

ВОЛК. Боишься, боишься.

КСЮША. Ты сам боишься.

ВОЛК. Я боюсь? Кого это я боюсь?

КСЮША. Охотника, вот кого. Который застрелит волка, который съест Красную Шапочку, которая к бабушке придет.

ВОЛК. А я не собираюсь повторять чужих ошибок. Никаких охотников поблизости нет, а как только я тебя съем, я исчезну. Пойду поищу трех поросят.

КСЮША. Ой, ну я не знаю! Ну что ты все время: съем, съем – делать тебе нечего? Пошел бы книжку почитал. Или ты в самом деле такой голодный?

ВОЛК. Я не голодный. Я просто плохой. Понимаешь? Пло-хой. Очень плохой. И съем я тебя только поэтому.

КСЮША. А бабушка говорит: плохих не бывает.

ВОЛК. Чего-о-о?!

КСЮША. Плохих не бывает. Бывают больные. Или глупые. Больных надо лечить, глупых – учить. А плохих – не бывает.

ВОЛК. Ну и кто же, по-твоему, я?

КСЮША. Конечно, глупый. Ты не плохой, ты просто серый еще. Серый Волк – не зря же тебя так прозвали.

ВОЛК. Так. Ну хватит. К делу. Плохих не бывает? Но мы-то – волки, мы другими быть не можем!


Музыка.

Мы звери, а не люди,
У нас не рты, а пасти,
Едим мы не на блюде,
А сразу рвем на части!
Порвем, убьем, уроем,
Замучаем живьем,
А после так завоем,
Что снова всех убьем!

ПРИПЕВ

Точи, точи зубища,
Клычища точи!
Гляди – идет добыча,
Хватай и тащи!
Кому кушать сено,
Травку щипать —
А наше волчье дело —
Тащить и хватать!
Оууу! Оууу!
Кто пилит, кто рисует,
Кто шьет штаны и платья —
Нас не интересуют
Подобные занятья.
Какая это гадость —
Пила, игла и кисть!
Зато какая радость —
Настигнуть и загрызть!
Оууу! Оууу!

Ксюша в азарте подвывает. Волк заметил, оборвал вой.


ВОЛК. А ты-то чего взвыла?

КСЮША. Песня классная такая!

ВОЛК. Вон мы какие храбрые. Ладно. Сюда, пожалуйста. Вот так. Плохие, значит, дураки, а вы все умные. Ладно. Приступаем. Закрой глаза! (Изготовился напасть.) А-а-а-а-а… Гм… Что-то в горле… (Заходит со спины.) Сидеть! Смирно! Мы, значит, серые, а вы все разноцветные. Ну-ну. (снова) А-а-а-а… нет, что-то не то. Она же, по идее, должна в ногах валяться: «Пощади меня, Серый Волк! Не губи меня, Серый Волк!» А она сидит себе и думает: «Вот идиот!». И действительно, глупо получается. Но почему? Плохих нет?.. Плохих нет… А, вот что меня заело! Ладно. Съесть я ее всегда успею, но сначала я ей докажу! (к Ксюше). Значит, говоришь, я не плохой.

КСЮША. Но ведь вот же… невредимая сижу.

ВОЛК. Да съем я тебя, съем, не волнуйся. Но сперва я тебе докажу. Вот я плохой…

КСЮША. Ну почему плохой….

ВОЛК. Плохой!!! Нет, все-таки надо было тебе голову откусить, чтобы не перебивала. Плохой я, плохой. Но ты вроде сомневаешься. Так вот, хочу познакомить тебя кой с кем, чтобы ты не сомневалась: есть плохие, есть, такие плохие, что тебе самой жить не захочется – тут-то я тебя и съем: и тебе будет хорошо, и мне приятно. Вставай, пошли.

КСЮША. Куда? Я к бабушке опоздаю.

ВОЛК. А мы тоже к бабушке! Только к другой. Она хоть и постарше твоей, лет на двести, но еще ого-го! И не больная. И очень даже не глупая! И увидишь, какая она не плохая. А? Проведаем старушку?

КСЮША. Только побыстрее.

ВОЛК. Не торопись. Недолго уже осталось.


Удаляются под музыку дорожной песни.

Появляется ОХОТНИК.


ОХОТНИК. Так. Ну? Что тут у вас? Шапочка? Какая шапочка? Да хоть зеленая, хоть серо-буро-малиновая – на кой она мне? У меня своя шапочка. Нет, это не товар. Вот! Другое дело. Следы. Волчьи! Здесь он стоял. Здесь – завывал. Здоровый волчара. Матерый! За голову – тыщу. За шкуру – тыщу. Это сколько получается? Тыща да тыща – две тыщи, да? А если чучело сделать? Тыщ пять, не меньше. Вот это товар! И куда же мой товар отправился? (Пошел по следу.)

А мне нужен Серый Волк, Серый Волк, Серый Волк!
Где ты ходишь Серый Волк, страшный волк, глупый волк?

Еще от автора Юлий Черсанович Ким
И я там был

Удостоившись в 2015 году Российской национальной премии «Поэт», Юлий Ким вспомнил о прозе – и подготовил для издательства «Время» очередную книгу своей авторской серии. Четыре предыдущие томика – «Моя матушка Россия» (2003), «Однажды Михайлов» (2004), «Стихи и песни» (2007), «Светло, синё, разнообразно» (2013) – представили его как иронического барда, лирического поэта, сценариста, драматурга… И вот теперь художественная проза, смешанная, как это всегда и бывает у Кима, с воспоминаниями о родных его сердцу местах и близких людях.


Рекомендуем почитать
Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)