Светлая печаль Авы Лавендер - [61]

– Бренди тебя согреет, – сказал Натаниэль, протягивая мне бокал. Сам он сел на пол напротив камина.

Я села рядом, наблюдая, как он покачивает золотистую жидкость и прикладывает нос к краю бокала, прежде чем пить. Я попробовала сделать то же самое и вдохнула слишком глубоко. Мне обожгло ноздри, в горло проник вкус бренди. Я решительно сделала глоток. Губы защипало. Когда я проглотила напиток, язык словно устремился изо рта. Но потом по телу, словно разогретый мед, прокатилась волна тепла. Не то чтобы неприятно, но больше я не пила.

Камин потрескивал, язычки пламени уменьшились до коротких фиолетовых треугольников. Натаниэль подбросил новое полено, и пламя с резким шипением разгорелось. Он уселся возле меня и опрокинул остатки бренди себе в рот, потом поднялся и поставил пустой бокал на камин, после чего снова сел рядом.

– Я так рад, что ты здесь, – сказал он.

Его дыхание пахло алкоголем, а от немытой кожи воняло. Внезапно я осознала, что оказалась одна в чужом доме с мужчиной, которого едва знаю.

– Где ваша тетя? – спросила я.

– Где-то здесь, – невнятно произнес он.

– Я, наверное, пойду, – отодвигаясь, сказала я. – Нужно маму найти.

– Тебе нельзя уходить, – возразил он, схватив меня за крыло, так что я вскрикнула. Его лицо на мгновение стало злым. Но, посмотрев на горсть перьев, оставшихся у него в руке, он рассмеялся и отпустил меня. – Я хочу кое-что показать тебе. – Его голос снова стал дружелюбным. – Подожди минутку.

Я сглотнула.

– Ладно, – солгала я.

Как только он вышел из комнаты, я вскочила, опрокинув бокал с бренди. Стараясь не шуметь, я пошла по коридору. Повернув не туда, я оказалась в комнате, где из-за темноты с трудом могла различить очертания мебели: диван, лампа, стул. Я сделала шаг и почувствовала, как пол у меня под ногами ушел в глубину и изменился. Сев на корточки, я пригляделась к ковровому покрытию. В нем была протоптана дорожка до центрального окна, будто прорубленная в лесу трасса.

Я отступила и посмотрела вверх. В окне был ясно виден наш дом, окно моей комнаты. На подоконнике что-то бросилось мне в глаза. Перо – не белое с коричневым, как мои – а черное, как смоль, и длиной с мою руку. Перо было очень красивое, блестело и переливалось. Я потянулась к лампе, стоявшей рядом, и включила свет. И тогда я их увидела.

Птицы. На полу, на стуле, на диване – по всей комнате валялись кучи птиц, по десять или двадцать. Несколько были приколоты к стене с расправленными крыльями, будто в полете. Другие вверх тормашками свисали с потолка, крепко привязанные тонкими ниточками за скрюченные лапки, будто в наказание за страшные преступления. У некоторых были ощипаны перья и даже отрезаны крылья. У каких-то не было глаз.

Показавшееся теплым бренди заледенело у меня внутри. К горлу подкатила тошнота, и я быстро сглотнула, чтобы не вырвало.

– Я не собирался тебе их показывать. – Натаниэль подошел сзади. Он мягко выдернул длинное черное перо у меня из руки. Вздохнул.

– Что вы имеете в виду? – Все сильнее поддаваясь ужасу, я отметила, что он был между мной и дверью.

Подняв мертвую птицу, он потряс ею у меня перед носом.

– Выдают себя за святые создания, – произнес Натаниэль с отвращением. Он выронил птицу, и та с тошнотворным стуком шлепнулась об пол. Это была пятнистая тауи – мужского пола – с бело-черными крыльями и красной полоской по бокам. Из раны на животе торчали внутренности.

– Наделенные крыльями, словно посланники Бога, но как они с ними обращаются? Пачкают в птичьих купальнях и грязных лужах. Едят помои. – Он пихнул ногой гору трупиков на полу. – Эти уродины и есть причина, почему никому не видно, кто ты.

Он протянул руку и погладил мои крылья.

– Но меня не обманешь, – очень мягко сказал он. – Я-то всегда знал.

Я двинулась в обход.

Особенно живо я запомнила то, как он сказал, что любит меня, прежде чем схватить.

– Пожалуйста, отпустите! – умоляла я, пытаясь вырваться.

Я отчаянно брыкалась. Когда я заехала ему ступней по голени, он еще крепче вцепился в меня. Резко выкинув руку назад, я двинула ему локтем под ребра. Он с воплем упал и ослабил хватку, так что мне удалось вырваться. Я побежала было к двери, но он поймал меня и рывком вернул назад.

Он втащил меня за волосы в комнату с камином. Похоже, его удивляла моя сила – честно сказать, меня тоже. Повалив, он притиснул меня спиной к полу и прижал коленом в области грудины. Из-за давления было трудно дышать. Или я задыхалась от страха. Я пыталась крикнуть. Он заткнул мне рот носовым платком. Из глаз текли горючие слезы.

– Жаль, но ты сама меня вынудила. У тебя такой красивый рот, – сказал он, гладя меня по щеке.

Тут он перевернул меня на живот, лицо оказалось вжатым в ковровое покрытие, а руки застряли под туловищем. Крепко ухватив крылья, он расстегнул ремень. По крыльям пробежала дрожь. Я не только слышала, но и чувствовала свои вопли, такие дикие и отчаянные – нечеловеческие.

– Ты не представляешь, сколько раз я себе это представлял, – прошептал он. – Сколько раз испытывал возбуждение при мысли о пуховых подушках, вате и набухших облаках.

Он потер перья между своими пальцами, потом опустил лицо к моим лопаткам. Я чувствовала его дыхание на моей коже.