Светлая печаль Авы Лавендер - [58]

на родном языке. – Вильгельмина издала грустный смешок. – И когда я чувствую себя ужасно, когда скучаю по бабушке, я напоминаю себе, что любовь проявляется в самых разных аспектах. – Она обвела рукой пекарню. – У меня есть это место. Черт, да есть ты, Эмильен!

Вильгельмина подошла и положила ладонь на щеку Эмильен.

– Даже если любовь в твоей жизни не выглядит так, какой ты себе ее представляешь, это не значит, что у тебя ее нет.

Эмильен с трудом разглядела мерцающий прозрачный силуэт, который появился в слепящем свете потолочных ламп. И все же она смогла различить в искореженном месиве когда-то прекрасное лицо Рене.

Попрощался и вышел в дождь последний покупатель. Пенелопа заперла за ним дверь и перевернула на стекле табличку «ЗАКРЫТО».

– Как мы поработали сегодня? – Она сбросила туфлю и, морщась от боли, принялась растирать покрасневшую ступню.

Вильгельмина считала выручку, ее руки мелькали. По-том она кивнула Пенелопе – поработали на славу.

– На завтра что-нибудь осталось? – взбивая по-юношески белокурый хвост, спросила Пенелопа. Даже после целого рабочего дня Пенелопе удавалось выглядеть свежей: гладкая кожа, на носу горстка веснушек. Эмильен ничего не могла с собой поделать и завидовала молодости этой женщины, хотя многие готовы были поспорить – по красоте Эмильен превосходила Пенелопу.

– Есть партия-другая pain au chocolat[64], – машинально сказала Эмильен, поглощенная тем, как Рене парит по пекарне, двигаясь сквозь столы и стулья из кованого железа. Она знала, что завтра придут только местные домохозяйки в огромных солнцезащитных очках с капризными малышами. Детей успокоят шоколадные круассаны, а для родителей, страдающих от похмелья, Эмильен заваривала особый чай, который хранила под прилавком. На самом деле это была обычная перечная мята, но Эмильен считала, что болезни, навлекаемые на себя самим человеком, лишь в голове, и если человек верит, что «особый чай» Эмильен ему поможет, то так оно и будет.

– Чем же мы будем торговать, когда все закончится? – озабоченно сдвинув брови, спросила Пенелопа. – Партии круассанов будет мало.

Эмильен вздохнула и внезапно почувствовала себя так, будто не спала с тех самых пор, как переехала в дом в конце Вершинного переулка, будто ей пришлось прожить последние тридцать четыре года, не отдыхая ни одной ночи.

– Мы закроемся, – ответила она.

Обе женщины одновременно повернули головы и уставились на Эмильен. Вильгельмина сбилась со счета денег.

– Мы так никогда раньше не делали, – сказала она, складывая мятые купюры в стопку, чтобы снова приняться за подсчет.

– Вот этого мы тоже никогда не делали. – Эмильен сняла с запястья кожаный ремешок с ключами и положила на прилавок перед Вильгельминой. – Открываешь ты.

Вильгельмина удивленно подняла глаза, но со счета не сбилась. Эмильен видела, как число буквально пляшет у нее на кончике языке. Она потрепала Вильгельмину по плечу.

– Я – домой, – объявила она, одним величественным движением стянув с себя фартук и шлепнув его на прилавок рядом с ключами.

– Пешком ты в такой дождь домой не пойдешь. Роуи тебя отвезет. – Пенелопа махнула в сторону задней двери, где ждал ее сын.

– Нет. Я и так дойду, – возразила Эмильен. Навес над дверью громко трещал – ветер бился о материю.

– Нам все равно надо все приготовить на завтра, – сказала Вильгельмина. – Поезжай с Роуи. Кто-нибудь с праздника отвезет домой и нас с Пенелопой.

Эмильен взяла Роуи под руку. Они вместе направились к грузовичку. Рене шел следом.

Каждый шаг отзывался болью в суставах. Эмильен надеялась, что Роуи не заметил, как сильно она нуждается в помощи. А если заметил, то виду не подал. За это она его уважала.

– Эк-кипаж подан, – сказал он, эффектным жестом открывая пассажирскую дверь грузовичка.

Он еще и забавный.

– Вот бы моя внучка в тебя влюбилась, – сказала она, но тут же пожалела, потому что он залился краской. – Прости, – извинилась она. – Не знаю, что на меня нашло. – Она старалась не обращать внимания на жуткую тень Рене сзади.

– Вильгельмина считает, что это все воздействие солнцестояния, – проговорил Роуи.

Эмильен улыбнулась.

Они ехали молча, слушая, как дождь бьет по крыше старенького «Дивко». Парень остановился в конце подъездной дорожки Лавендеров и довел Эмильен до самой двери. Из прихожей Эмильен видела, как он осторожно съехал по скользкому склону. Она повернула голову и посмотрела прямо на Рене.

– Вот бы он влюбился в мою внучку, – сказала она.

Глава двадцать вторая

Дом Гриффитов оказался совсем не таким, каким Вивиан его знала, что напомнило ей то, как быстро изменился мир и как, если уж на то пошло, незначительна она сама. Ей казалось несправедливым, что ее жизнь и бесполезна, и тяжела. Было бы достаточно чего-то одного.

Порыв холодного ветра вперемежку с дождем раздувал полы ее пальто. Ей и горничной пришлось приложить все силы, чтобы приоткрыть дверь, и только тогда Вивиан проскользнула внутрь.

– Ох, прямо настоящая буря, да? – спросила горничная, забирая у Вивиан пальто.

Кивнув, Вивиан смотрела, как ее насквозь промокшее красное пальто аккуратно вешают в стенной шкаф рядом с несколькими норковыми палантинами и муфтой из меха шиншиллы. Горничная любезно предложила Вивиан коробку с салфетками. Та воспользовалась ими, чтобы вытереть лицо и волосы. Если до этого на голове не было гнезда, то теперь наверняка.