Светлая печаль Авы Лавендер - [56]

Вивиан попробовала съехать с холма задом, но почувствовала, что колеса буксуют в глине, и надавила на тормоз. Затем она переключила передачу на первую и поехала вокруг дома, прямо по клумбе, на которой когда-то росли самые восхитительные в округе георгины.

Когда пикап с грохотом выехал на дорогу, Вивиан вжала сцепление в пол, поставила на вторую передачу и устремилась в гущу потопа.

Покинув праздник летнего солнцестояния, Кардиген, Роуи и я заметили, что воздух изменился. В замешательстве мы подняли головы к небу.

– Думаю, дождь пойдет, – сказал Роуи.

Когда мы поравнялись с пекарней, он лил уже вовсю; народ разбежался кто по теплым домам, кто по машинам, и улицы были пусты.

Мы встали под навес у аптеки. Кардиген поводила рукой по спине и скорчила гримасу.

– Черт, блузку испортила. Вся в клею. – Крылья Кардиген размокли, став липкой влажной массой из перьев и клея. Обувь у всех хлюпала.

Ветер значительно усилился, срывая кору с трех берез напротив магазина. Обрывки ее, свисая с веток, бились и извивались в яростном вихре. И хотя Роуи накинул свой синий бушлат мне на плечи, я вся дрожала, глядя на голые деревья.

– Погода портится. Думаю, тебе надо домой. – Он сжал мою руку, прежде чем отпустить. В тот вечер ему надо было встретить маму с работы, и мы решили, что мне будет слишком рискованно прятаться в кузове пикапа. Велика вероятность, что меня заметят, хотя сама мысль приятно щекотала нервы.

– Ты уверена, что сможешь сама добраться домой? – Роуи стоял рядом, но ему все равно приходилось перекрикивать бьющие лавины воды.

Упершись руками в бока, я изобразила недовольство.

– Слушай, я, может, немножко странная, но это не значит, что я боюсь темноты.

– Да я п-просто из вежливости, – ухмыльнулся он.

Кардиген многозначительно улыбнулась и убежала в дождь. Исчезла в каскаде падающей воды. Я приготовилась последовать ее примеру.

– Эй, куда спешишь? – поддразнил Роуи. Я улыбнулась, а он взял меня за талию и притянул к себе. Нежно убрав волосы за уши, он провел пальцами по моему лицу, будто стараясь запомнить каждую черточку. Я закрыла глаза, и он снова меня поцеловал.

С еще горящими губами я выбежала следом за Кардиген под дождь.

В центре города дождь оказался настоящим стихийным бедствием. Огромные лужи собирались у забитых ливневых стоков, разливались по дворам, перекресткам, парковкам, детским площадкам, заполняли пустые цветочные горшки и затопляли клумбы. Три огромные ветки сломались и с громким треском упали на землю. Мы с Кардиген мчались к Вершинному переулку. По рукам и ногам текла вода, свежеостриженная челка прилипла ко лбу. По лицу Кардиген тек макияж. Пробегая мимо висящих на проводах старых кроссовок, мы с раскрытыми ртами наблюдали, как они выпутались и улетели в ночь.

В конце подъездной дорожки дома Куперов Кардиген схватила меня за плечи и крепко обняла.

– Мы станем родственницами! – прокричала она сквозь дождь и убежала в дом.

Если бы не слабый свет из окон первого этажа, мой дом никак бы не выделялся на фоне темного неба. Я бросила взгляд на черные окна второго этажа. Улыбнулась при мысли о спящем Генри, который крепко сжимает кайму одеяла. Полезла в карман: там для него лежала шоколадка – хорошо, не растаяла. Женщина в ларьке сказала, что шоколад изобрели индейцы майя – древние люди, считавшие, что горячий шоколад дарит мудрость и могущество. Они думали, что это пища богов. Я рассмеялась при мысли о том, как боги майя разрывают пакетики с какао и, помешивая, высыпают в кружки с теплым молоком, но женщина объяснила, что майя готовили горячий шоколад из зерен какао и называли его xocoatl. Я не знала, понравится ли лакомство Генри, но не сомневалась, что он оценит выученное мной новое слово.

Я вздрогнула, услышав, как хлопнула дверь машины. За углом дома, вспыхнув красным среди темноты и дождя, загорелись фары пикапа Гейба. Самого его я не видела уже несколько дней. Я старалась не думать о том, где он. И с кем.

Машина скрылась за домом. Я побежала спрятаться, а автомобиль в это время пронесся под горку и выехал на дорогу. Я не выходила из укрытия, пока он не уехал.

– Кажется, твоя мама отчаянно пытается тебя найти.

Я резко повернулась.

Держа над головой черный зонт, за моей спиной стоял Натаниэль Сорроуз.

– Вряд ли это она, – прокричала я сквозь дождь. Моя мама уже пятнадцать лет не выходит из дома. Она даже не умеет машину водить, так ведь?

– Она, наверное, сказала бы то же самое о тебе, если бы увидела тебя прямо сейчас.

Я залилась румянцем. Он был прав.

– Тем не менее это она, – сказал он. – Я видел, как она вышла из дома и села в машину.

– А почему вы думаете, что она поехала искать меня? – спросила я.

Натаниэль пожал плечами.

– Зачем же еще ей было уезжать?

Пока я обдумывала те немногие причины, что могли заставить маму покинуть безопасный дом на холме (скажем, она обнаружила, что дочь улизнула без разрешения), ужас холодным ножом вонзился мне в грудь. Я не знала, что делать. Пойти домой и ждать ее возвращения? Пойти к Кардиген? Но тут я подумала о том, как мама рассердится, какое у нее будет расстроенное лицо, когда она узнает, что я натворила. Мне хотелось как можно дольше не видеть это выражение ее лица.