Светлая печаль Авы Лавендер - [55]

Не прошло и часа, а Вивиан уже успела и подобрать булавку, и выронить перчатку, и, вывернув наизнанку свое платье, походить в нем с болтающимися наружу карманами. Она стучала по дереву так, что заболели костяшки пальцев, и, ползая на коленях, перерыла весь дом в поисках пенни: найти монетку – это к удаче. Она семь раз поворачивалась вокруг себя против часовой стрелки. Скрещивала пальцы. Задом перепрыгивала через метлу. Переделав это, она разжала прищепку на носу и сделала глубокий вдох в надежде почувствовать облегчение. Но оно не наступало.

Наконец она сдалась и, прихватив мамину сигару, укрылась в подвале, рядом с теплой сушилкой, среди неглаженых полотенец.

Вивиан отбросила прищепку и сделала несколько затяжек. Немного успокоившись, она с облегчением обнаружила, что теперь чувствует лишь резкий аромат сигары. Она потерла глаза. Подумать только, так разволноваться из-за запаха. Чувствуя себя глупо и неловко, Вивиан затушила сигару и направилась обратно наверх.

В этот момент и начался дождь.

Весь следующий час он постепенно усиливался, отбивая на крышах стаккато. Людям в домах приходилось перекрикивать шум, чтобы спросить, стоят ли ведра в тех местах, где протекают потолки в коридорах, кухнях и спальнях.

В доме семьи Лавендеров вода сочилась сквозь плохо заделанные окна, заливала прихожую, где стояли лужи, и заволакивала комнаты неприятным запахом страха.

Вивиан мысленно составила список дел для Гейба – отсыревшие ковровое покрытие, деревянный пол, стены, протекающая крыша и окна – и поднялась по шатким ступенькам взглянуть, что делается на втором этаже.

Она легонько постучала в дверь моей комнаты.

– Ава? – позвала она. – Кардиген?

Не получив ответа, она открыла дверь. По полу носились длинные пряди темных волос. Нос защипало от резкого аромата осветлителя. Вивиан в ужасе осознала, что комната пуста. Она высунула голову в открытое окно и всмотрелась в пелену дождя. Кора вишневого дерева под моим окном была испещрена вымокшими коричневыми и белыми перьями.

Она закрыла окно и вышла. Утопая ступнями в пропитанном водой ковре, она шла по коридору к лестнице, но остановилась у комнаты Генри. Поддавшись внезапному порыву, она толкнула дверь. Его комната тоже была пуста.

Она провела руками по мокрым волосам.

– Вот черт!

Из личного дневника Натаниэля Сорроуза:

22 июня 1959 года

От моих шагов по комнате на ковре образовались потертости. Одежда воняет. Но все это ерунда. Сегодня день летнего солнцестояния. То-то они с таким усердием языческий праздник празднуют! Выродки!

Она уже проходила мимо, держась за руки с другой девчонкой – у той к спине были присобачены какие-то доморощенные крылья. Я решил дождаться их возвращения. Самое большее ждать придется несколько часов – это я выдержу.

Пока я пишу все это в дневник, я смотрю в окно на темнеющее небо, и меня что-то отвлекает… Неужели дождь?

Обычно я не зажигаю свет на переднем крыльце, но сейчас включил. В луче света на бетонном покрытии я увидел сначала одно, потом второе темное пятно. Наверное, приглашу ее в дом. А если она откажется… Нет, не откажется. Деваться ей некуда.

Глава двадцатая

В тот день мама впервые поняла, как родители выходят из себя. За свою жизнь – в ходе беременности в полном одиночестве, за пятнадцать лет бессонных ночей – она ни разу не заблудилась. Научилась ко всему приспосабливаться: к миру Генри-недотроги, к моим крыльям. Если разработанный ею план оказывался непригодным, она брала и создавала новый. И никогда не понимала, почему другие родители выходили из себя. Теперь же поняла: становясь самостоятельными единицами, дети предают родителей. Она думала, ее минует эта участь, ее, чьи дети были такими… необычными. Могут ли необычные выжить сами по себе? Раньше Вивиан не приходилось об этом задумываться.

Единственный в доме телефон стоял на старом, всеми забытом комоде в коридоре у лестницы. Телефон провели где-то в начале сороковых. Аппарат был тяжелый и неуклюжий, а звонил так редко, что, когда это случалось, Вивиан не сразу понимала, откуда шум. И в этот раз она так изумилась звонку, что остановилась и ответила.

С ней поздоровался давно знакомый голос – забавно, что спустя столько времени он звучал как раньше, – и сообщил, что нашел ее сына, когда тот брел вдоль дороги.

– Наверное, километра три прошел под дождем. Он здесь, у меня дома. И пес тоже. Попробовал мальчишку просушить, но он даже слышать об этом не желает.

Вивиан кивнула в телефон.

– С ним все в порядке? С Генри то есть?

– Э-э… ну, ты лучше приезжай скорее сюда. Он как-то странно себя ведет.

– Скоро буду, – заверила она и повесила трубку. Ей не хватило мужества сказать ему, что его сын ведет себя скорее нормально. По крайней мере, для Генри.

Вивиан отворила шкаф в прихожей и схватила первое, что попалось на глаза: красное шерстяное пальто столетней давности. Она застегнула его дрожащими руками, обрадовавшись длине, которая прикрывала надетое наизнанку платье (на счастье). Когда она добралась до машины, шерстяная материя промокла насквозь. «И почему у меня нет дождевика?» – подумала она.

Пикап фыркнул и начал медленно возвращаться к жизни. Пока машина разогревалась, она достала из сумочки пудру и помаду. Держа зеркало у лица, она медленно провела по губам красным. О прическе позаботиться не удалось – слишком темно.