Свет за облаками - [29]

Озарение пришло внезапно и было подобно вспышке света, выхватившей из тьмы всю картину целиком…

* * *

— Послушай меня, Иветта! — стал объяснять он своей возлюбленной, когда дошёл наконец до дома. — Если мы не хотим потерять сына, то должны измениться сами. Я понял, что проблема в нас, а не в нём. Мы стали слишком зависимы от многих вещей, и эта зависимость разлучает нас с нашим Агапэ. Дело в том, что он не хочет становиться подобным нам, а мы всеми своими действиями понуждаем его к этому. Неужели мы правда хотим, чтобы сын повторил наши ошибки?

Иветта молча слушала Адамиса, и в её душе как будто лопался какой-то давний и болезненный нарыв. Ей было мучительно больно, но вместе с тем она впервые за долгое время ощущала, что выздоровление уже близко, при дверях. Она не сомневалась, что Адамис говорит чистую правду и что она сама — главная причина того, что её любимый мальчик так несчастен.

— Мы должны бороться с Лавочницей, Горцем и Проповедником! — продолжал Адамис. — Они даже хуже, чем голованы. Они также пожирали всё это время наши души, только делали это более незаметно и тонко. И мы сами добровольно позволяли им уничтожать себя. Мало того, мы почти уже отдали им нашего сына! Но настал момент положить этому конец!

* * *

У Адамиса с Иветтой началась нелёгкая борьба с самими собой — своими желаниями, возросшими потребностями и даже мыслями и мечтами. Они твёрдо решили перестать посещать Горца и Проповедника, а к Лавочнице ходить только за самыми необходимыми вещами. Но это оказалось гораздо труднее, чем мнилось им вначале — укоренившиеся в душе привычки давали о себе знать. Потворствовать своим желаниям было несравненно проще, чем противостоять им. Ноги, казалось, сами несли их к Стойке, Кафедре или Магазину. Особенно тяжело было определить, что им действительно необходимо, а что — нет. Иногда они часами спорили, нужен ли им, например, кусок сыра или это — излишество. А игнорировать Лавочницу, когда она пыталась начать разговор, вообще вначале казалось делом немыслимым — за долгое время она стала им вроде доброй тётушки, к которой они бежали в трудную минуту за утешением и советом. Иветта перестала одна ходить в Магазин — ей было тяжелее всего не поддаться ласковым уговорам Лавочницы и не купить себе какое-нибудь новое платье или губную помаду. Временами ей казалось, что если она не будет прихорашиваться и использовать разные женские ухищрения для поддержания красоты, то Адамис разлюбит её; и тогда она горько плакала по ночам, скрывая от близких свои слёзы. Да и порадовать Агапэ ей тоже очень хотелось. Она привыкла покупать ему новые красивые вещи, фрукты и сладости. Как-то Лавочница сказала ей, что мальчику для нормального роста и развития необходимы витамины, и поэтому надо обязательно разнообразить его рацион. Теперь же Иветта опасалась, что их скудный стол скажется на здоровье Агапэ. И хотя выглядел он прекрасно, ей всё время мерещилось, что с ним что-то не так. Эти страхи постоянно мучили и тяготили её, но отступать назад было ещё страшнее, ведь Иветта теперь точно знала, что Агапэ может потерять что-то более важное, чем физическое здоровье.

Адамису же труднее всего было научиться принимать решения самому и нести за них ответственность, обходясь без мудрых советов Проповедника. Он боялся ошибиться и сделать неверный выбор, который приведёт к плачевным последствиям для любимых им людей. Как же тяжело ему было осознавать, что он может стать причиной страдания своих близких! Гораздо легче было бы устраниться от решения и взвалить бремя ответственности за него на чужие плечи.

Непросто было Адамису обходиться и без вина Горца. Захватывающие приключения и странствия по разным мирам помогали отвлечься от повседневных забот и тревог, почувствовать себя птицей, вырвавшейся наконец из тесной клетки на волю. Отказавшись от всего этого, он впал в жесточайшую депрессию. Тоска порой просто душила его, ему хотелось выть и лезть на стенку от невозможности хотя бы на время уйти от опостылевшей реальности.

Пострадали также и их любимые занятия. Иветта не могла больше нормально рисовать, ведь они не покупали теперь новые краски, кисти и холсты. Правда потом она придумала писать картины на старых простынях, делая краски из всевозможных подручных материалов, а кисти изготовляя из собственных волос, прилаженных к палочкам. Она и не подозревала, что её новые творения, несмотря на свою недолговечность, были во много раз прекраснее старых работ.

Адамис же решил прекратить свои научные изыскания. Теперь он просто целыми днями бродил по лесу, наблюдая за его потаённой жизнью, и, как это ни странно, благодаря этим наблюдениям узнал гораздо больше о природе, чем когда рассматривал в микроскоп какую-нибудь былинку или ставил очередной опыт над цветком.

Несколько раз Адамис с Иветтой всё-таки срывались и бежали за порцией вина или покупали ненужную обновку. Но потом каждый раз с болью оплакивали свой поступок и обещали друг другу больше никогда не поддаваться своим пагубным желаниям.

Если бы не понимание того, что они идут на все эти лишения ради Агапэ, вряд ли им удалось бы устоять перед искушениями и не вернуться к былой жизни. Но мысль о том, что это единственный способ спасти мальчика, поддерживала их и давала силы для борьбы.