Свет всему свету - [21]

Вперед! Оглушителен огонь автоматчиков. Вражеская траншея у ног. Прыжок — и общая свалка.

Новый пленный оказался немцем. Его рота сменила румын, которые подвинулись левее. Прибывшие части получили задачу усилить оборону и быть готовыми к наступлению. Показания ценны. Но их должен подтвердить контрольный пленный.

Весь ход событий требовал одного — взять его там же.

2

Ранним утром разведчики расположились на завтрак, который принесли им в объемистых термосах.

— Зубцу двойную порцию, — пошутил Якорев, — за важного «языка».

— За что наказание? Ведь и одной не съедаю.

На завтрак пришли Жаров с Самохиным.

— В горы пора, засиделись! — начал разговор Закиров.

— А то Москва не знает, пора иль нет, — перебил его Якорев.

Обмундирование, чистое и выглаженное, сидит на нем по-особому ладно и щеголевато.

— А правда, — заинтересовался Зубец, и синие глаза его заблестели лукаво, — правда, будто приказ есть всех раненых и больных из полкового медпункта в тыл направлять? Как, товарищ майор?

Ответить Жаров не успел — прибежал Валимовский.

— Вот, товарищ майор, — протянул Серьга исписанный карандашом листок, — только что по радио получено.

Все привстали, подтянулись, как по команде перед построением.

— Нет, товарищи, это не приказ к наступлению, — поняв их душевное движение, сказал майор солдатам. — Тут другое. Англо-американские войска высадились в Нормандии...

— Фью-ю!.. — присвистнул Зубец. — Улитка тронулась.

— Опять станут ярдами мерить.

— Не скажи, могут и заспешить...

— По всем данным, — вглядываясь в листок с сообщением о втором фронте, сказал Жаров, — операция крупная.

— Наши удары торопят, — уточнил Якорев.

— Пусть так, но мы не будем ослаблять усилий! — заключил Жаров.

— Одним словом, — скороговоркой сымпровизировал Соколов, — на союзничка не уповай, знай себе наступай!

Весть о втором фронте не вызвала у Самохина энтузиазма. Мол, нечего гадать: поживем — увидим. Занятый своими мыслями, он нетерпеливо ждал, когда же начнется разговор о главном, ради чего они пришли к разведчикам.

— Ну что ж, — начал наконец Жаров, — с «языком» хорошо получилось. Теперь мы лучше знаем противника, и сейчас нужно ежедневно знать, чем он занят.

— Еще «языка»! — не удержался Сахнов.

— Нет, задача сложнее — заслать во вражеский тыл разведгруппу.

— Боюсь, прохода не найти, — опять не стерпел Сахнов.

— Да, туго придется, — добавил Соколов, — тесно сидят.

— Будем искать! — И Жаров начал излагать план действий.

Якорев молча переглянулся с Самохиным. Задача! Кто-кто, а они лучше других знали, как крепко засел противник.

Теперь день за днем разведчики не вылезали из первой траншеи. Едва темнело, они выползали за колючую проволоку, за минные поля и чуть не вплотную подбирались к вражеским позициям. Проходов не было. Командующий торопил Виногорова. Комдив нажимал на Жарова. Жаров — на Самохина с Якоревым. Максим потерял аппетит, потемнел лицом, исхудал. А дело явно не ладилось, пока наконец надежды не породил неожиданный случай.

3

Разведчики разместились во дворе усадьбы румынского крестьянина Семена Фулея, которого они повстречали еще при переправе через Прут. Они сменили ему тогда рассыпавшееся колесо, помогли уехать домой. Тощий старик-хозяин жил одиноко: старуха, забрав дочерей и загрузив каруцу домашним скарбом, выехала из прифронтовой полосы к родственникам за Сучаву и поселилась у брата — Василе Савулеску, которому бойцы Якорева помогли построить новый дом. Сын, как и многие, скрывался от мобилизации в Карпатах.

— Партизан! — гордился им старик, вглядываясь в поросшие лесом нагорья за Молдовой. — Бог даст, выживет, горы не выдадут.

В длинной холщовой рубахе и узких посконных шароварах, Фулей целыми днями копался в саду, ухаживая за черешнями. В свободные минуты старик расспрашивал разведчиков о жизни в России. В свое время он побывал там в плену и еще не забыл русской речи.

Подружившись с Фулеем, сибиряк Амосов рассказывал ему о колхозных садах, обучал мичуринским прививкам, помог расчистить пустырь и посадить вишневый сад. Однажды он повстречал его за плугом. Отощавший за зиму саврасый едва тащился бороздою. Неважная пахота, покачал Фомич головою. Развязал мешок с пшеницей. Зерно сорное, мелкое. Небогатый принесет оно урожай.

— Добрая земля, — сказал Фомич, — только разве так пашут?

Сибиряк сходил в роту, поговорил с командиром. Взял крепкого коня и снова отправился в поле. Амосов запряг битюга, а саврасого пристроил присяжным. Работа сразу пошла веселее. Когда земля была готова для посева, Фомич сказал Фулею:

— Хочу подарить тебе немного уссурийской пшеницы. У нас ее называют «ленинкой». Я вырастил ее в колхозе имени Ленина.

Достал Фомич заветный узелок из вещмешка и стал не спеша развязывать. Румынский крестьянин с любопытством наблюдал за ним.

— Будет у нас такая? — спросил он, любуясь отборным зерном.

— Обязательно будет, — ответил сибиряк. — Посей ее рядом со своей, и это маленькое поле станет полем дружбы.

— Да, да, — обрадовался румын, — поле дружбы!

С того дня Фулей еще крепче сдружился с Амосовым. Оба они почти однолетки. Но Фомич выглядел моложе своих лет, а Фулей — намного старше.