Свет во тьме - [19]

— Да мы им такое устроим, только благословите! — поддерживала его Лариса Крысова.

— Да любой, кто на вас не так посмотрит, хоть поп, хоть диакон, хоть из церковного совета! — вступала в разговор и Зина Жабова.

Не к чести Владыки Феодора, он благословлял этих сумасшедших на «борьбу за чистоту веры». Результатом были уродливые сцены, подобные описанным выше. «Ревнители благочестия и чистоты» писали в свою очередь жалобы, с подписями и анонимные, во все те инстанции, в которые писал архиерей, а еще в милицию, финорганы. Эти люди свою жизнь подчиняли тому, чтобы делать гадости ближним, пытались отравить им личную жизнь, навредить на работе, испортить репутацию. Свою деятельность они не ограничивали Петровом, выезжали на те приходы, где, как говорил им архиепископ Феодор, служили не почитающие его священники, и там находили единомышленников.

Способы борьбы у них всегда были очень уродливыми. Одному старенькому архимандриту, служившему в селе, прошедшему за свою веру через лагеря, вся вина которого была в том, что он несколько расходился с Владыкой Феодором во взглядах по некоторым богословским вопросам, во время каждения ставили подножки, роняли на него тяжелые хоругви. Другого священника, когда он вышел на проповедь, за волосы стащили с амвона. Не говоря уже о том, что «благоговейно» «борцы» считали необходимым вести себя только на службах, которые проводил архиепископ Феодор. Например, когда в соборе служил архимандрит Анатолий, они считали вполне допустимым болтать, бегать по храму. «Это же лжепастырь, волк в овечьей шкуре, чего с ним молиться?» — рассуждали они. Над вопросом, а зачем тогда вообще было приходить в церковь, они не задумывались.

Единственным человеком, которого они по-настоящему боялись, был Лев Александрович. Он не церемонился с «отбросами социалистического общества», как сам их называл. Луку Кувина он поймал, влил ему в рот стакан водки, а затем сдал в вытрезвитель. Ларисе Крысовой и Зине Жабовой он «поставил по фингалу», а потом сам вызвал в собор милицию, несмотря на слезы и бурные протесты старушек, их забрали на всю ночь в отделение за драку в общественном месте. Все их жалобы в любые инстанции результата не имели, потому что помощник старосты заблаговременно согласовал свои действия с властями. На все их жалобы старым кляузникам отвечали: «Нечего в церковь ходить, раз так над вами, как вы говорите, издеваются. Все нормальные старики дома сидят, внуков воспитывают или на огороде работают. А раз вам нравится, что с вами так обращаются, значит, вы этого и заслуживаете».

Единственной, кого Льву не разрешили трогать, была монахиня Нимфодора — не шутка все-таки: орденоноска. Поэтому он ограничился тем, что придумал ей обидное прозвище «свиноматушка». А один раз во время наиболее сильного запоя его осенила гениальная мысль. Согласовав свои действия с Николаевым, он за три бутылки водки договорился со своим приятелем-журналистом. Вскоре в областной газете появился фельетон «Свиноматушка». В нем говорилось, что вот была такая хорошая свинарка, всю жизнь трудилась, даже орденом ее наградили самым высшим и дорогим — Ленина. Но, видимо, от того, что вся жизнь ее прошла среди свиней, она от них заразилась, стала монахиней, после чего начала вести себя по-свински. После этого приводилось несколько примеров ее отрицательного поведения, которые у любого человека легко найти. Монахиня Нимфодора сильно плакала, написала жалобу в обком КПСС. После этого в той же газете мелкими буквами было напечатано извинение за некорректный фельетон, где отмечалось, что каждый человек имеет право на свободу совести и т. д. Но знакомые и друзья теперь смотрели на нее косо.

Но даже такие жесткие шаги Льва Александровича не могли исправить сложившейся ситуации. Группа Кувина звала его не иначе, как «царем Иродом», ненавидела жутко, боялась, но продолжала свою деятельность, по возможности, когда у него был выходной или когда он был невменяемо пьяным. Архиепископ Феодор видел, что творят его почитатели, но у него будто пелена была на глазах. «Гонят вас, бедные, за веру, — говорил он. — Но надо терпеть». И, вдохновленные этим наставлением, «ревнители» продолжали делать гадости священнослужителям и членам исполнительных органов.

Они даже не замечали, что направляют свое жало против самых добрых и беззлобных людей, которые прощают их или не могут за себя постоять. Ведь им и в страшном сне не могло присниться сделать что-то против Льва Александровича, который пригрозил им, что пришибет, закопает на помойке, и ему за это ничего не будет. Привыкшие безнаказанно творить зло, эти люди понимали, что есть те, кто еще хуже их, а потому еще более злые поступки может совершать более безнаказанно. Не хотели они связываться даже с отцом Георгием Грицуком, который, конечно, таких широких талантов и полномочий от властей, как помощник старосты, не имел, но когда «ревнители» пришли позорить его перед соседями, спустил на них большую собаку, от которой они еле ноги унесли. «Сорвалась, извините, — объяснял он. — Ведь неразумное животное, что с него взять?».