Свет мой - [22]
А в полдень над сельсоветом флаг новый подняли — война кончилась… Уж если быть счастью — так быть ему таким полным, таким несказанным и волшебным, что поймешь его сразу всем сердцем, всем существом своим, впитаешь каждой кровинкой и запомнишь до конца дней своих…
К вечеру же, когда притихла радостная, счастливая и бестолковая людская суета, когда слезы радости и горя выплакались и когда приспела такая минута — отодвинуть все дела и заботы и — крепко-накрепко зажмурить глаза, чтоб помечтать немного — как жизнь новая пойдет, какою станется она, к вечеру с краю деревни заговорила, заворковала тальяна, вызолотилась чистым голосом частушка:
И пойдет теперь от дома к дому праздник. Вон! На высокое узорчатое крылечко выпорхнула Любка Журавлева, доярка. Выпорхнула и пошла частить модными сапожками: на каждой ступенечке свой выпляс, свой каламбур…
Крыльцо у них не простое, с секретом, одно слово — музыкальный инструмент. Семь ступенек и у каждой свой стукоток-говорок. Столешница вытесана из единой цельной лиственницы, а ступеньки из разного дерева.
Это князево крыльцо срубил и изукрасил сам Прохор Иванович, отец Любки. Тоже история целая…
Как пришел он с войны утром ранним, не входя в избу, решил волнение свое перекурить на крыльце. Как же — целых три года дома не был. Сидит, дым в небо пускает колечками, в окна посматривает. А крыльцо под ним ходуном ходит, скрипит. Сидел, сидел он, потом встал и тут же с ходу раскатал крыльцо.
Жена-то услышала безобразие во дворе, глянула в окно. Ба! Мужик ейный колуном работает. Живой! Как есть с руками и ногами… Ну, в чем была — выскочила к нему. Так целый месяц и жили без крыльца — все Прохор Иванович искал подходящий материал. Искал по разным местам и далям. Глядишь, привезет какую доску ли, дерево ли, выстружит, высушит, выстучит — слушает, так ли оно, дерево, поет.
Когда наконец сладил крыльцо — позвал гостей и велел дяде Афоне плясовую играть. Вначале Прохор Иванович все пристукивал каблуком на месте: то ли стеснялся, то ли форс показывал — внимание к своей персоне просил, то ли еще что… Да вдруг такое пошел выхлестывать, такие кренделя выкомаривать, что даже дед Егор, самый великий авторитет в этом деле, прошедший в германскую войну и Хорватию, и Венгрию, научившийся там разным заморским выкрутасам, и тот удивился.
Полчаса без передыха пластался в пляске Прохор Иванович, словно не о двух — о четырех ногах был. Когда же выдохся и пал на крылечко, то признался: «Всю войну снилось вот эдак сплясать перед миром деревенским, перед женой…»
Говорить Прохор Иванович умеет — и золотых зубов ему не надо.
— Все хорошо, — говорит, — а сапоги придется демобилизовать. Пол-Европы отшлепали — хоть бы где скрипнули, а тут разъехались, что масло по сковороде. Хотя, — улыбнулся Прохор Иванович, — у цыгана и дохлая лошадь весело смотрит. Стачаю-ка из них Любке венгерки: как-никак — голенища чистого хрома…
Любка в тятю. Эка птицей летает! Каблучком что-то выговаривает до наговаривает.
Но нет! Не бывать тому, чтобы Степанида Терехина, ее соседка, мать Светки, только улыбкой утерлась. Не утерпела — вышла супротив, уперла руки в крутые тяжелые бока, стоит-смотрит: примеривается ли, приценивается ли… Почем фунт лиха?!
А Любка хороша! Ничего не скажешь.
Качнула Степанида бедрами, вздрогнула грудью и пошла встречь Любки поперек улицы. Вот ужо как сойдутся на крыльце!..
«Ладно, — решаю я, — успею еще насмотреться на солнечную круговерть праздника. А сейчас слетать, что ли, с ребятами к Журавушке, старой иве. Обрядим ее ленточками, игрушками новогодними, позвонец-колоколец повесим… У нее, может, тоже нынче праздник? Кто знает…»
Свет мой
— Да-а, день этот крепко помню… Две недели жара стояла, а тут вдруг дождик слепой сыпанул, жаворонки залились, ветерок проснулся. А мы, было, совсем измаялись от жары и безделья — сидим в траншеях, душу разговорами тешим. А чего? Немец поутих. Чувствуем: страх его взял, на рожон уже не лезет, минами только отплевывается.
Теперь наш черед настал во весь рост по своей земле ходить. Соседи слева и справа седьмой день фашисту морду кровью моют, а мы ни с места. Мы что, пятое колесо в телеге? Гвардейцы все ж! Филипп Ерохин, солдат с первых дней войны, толкует:
— Ну, робятки, пойдем сегодня-завтра с фрицем христосываться. Помяните мое слово — во сне бабу голую видел.
Мы, конечно, смеемся. Опять усатый байку какую успел сочинить.
Филипп «козью ножку» крутит, в ощуре глаз солнце прячет, из чужой дальней деревни наезжает тихонько:
— Приехал я, робята, как-то с покосу. Припозднился: луна уже. Цвет набрала, как в Иванов день папоротник. Коня выпряг, сбрую в сарайку убрал, пошел из колодца воды испить. Только приголубил с ведра, заржал мой Голубок. Глянул поверх ведра — мать честная! Привидение! Пригляделся — молодуха. Волосы по плечам расплескались, синим дымом колышутся. Струхнул поначалу, но задним умом петрю: чего бабы бояться? Я, значит, за ней потопал. С улицы-то она на тропинку вышла, потом к озерку свернула, а у бережка остановилась и — пошла по воде. Эва, думаю сам себе, невидаль какая. Вот если б… полетела. Нас, еврашек покровских, на мякине не проведешь. Подождал, пока озерко перейдет, и — следом. Однако пришлось разволакиваться, грешных вода не держит. Плыву… вода светом играет, точно по луне плыву. Вылез на берег, зыркаю. Вдруг слышу: «Иди, иди сюда, иди, миленький…»
В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.
Роман греческого писателя Андреаса Франгяса написан в 1962 году. В нем рассказывается о поколении борцов «Сопротивления» в послевоенный период Греции. Поражение подорвало их надежду на новую справедливую жизнь в близком будущем. В обстановке окружающей их враждебности они мучительно пытаются найти самих себя, внять голосу своей совести и следовать в жизни своим прежним идеалам.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Роман «Площадь» выдающегося южнокорейского писателя посвящен драматическому периоду в корейской истории. Герои романа участвует в событиях, углубляющих разделение родины, осознает трагичность своего положения, выбирает третий путь. Но это не становится выходом из духовного тупика. Первое издание на русском языке.
О чем моя книга? О жизни, о рыбалке, немного о приключениях, о дорогах, которых нет у вас, которые я проехал за рулем сам, о друзьях-товарищах, о пережитых когда-то острых приключениях, когда проходил по лезвию, про то, что есть у многих в жизни – у меня это было иногда очень и очень острым, на грани фола. Книга скорее к приключениям относится, хотя, я думаю, и к прозе; наверное, будет и о чем поразмышлять, кто-то, может, и поспорит; я писал так, как чувствую жизнь сам, кроме меня ее ни прожить, ни осмыслить никто не сможет так, как я.
Новая история о любви и взрослении от автора "Встретимся на Плутоне". Мишель отправляется к бабушке в Кострому, чтобы пережить развод родителей. Девочка хочет, чтобы все наладилось, но узнает страшную тайну: папа всегда хотел мальчика и вообще сомневается, родная ли она ему? Героиня знакомится с местными ребятами и влюбляется в друга детства. Но Илья, похоже, жаждет заставить ревновать бывшую, используя Мишель. Девочка заново открывает для себя Кострому и сталкивается с первыми разочарованиями.
Очередная книга издательского цикла, знакомящая читателей с творчеством молодых прозаиков.
Новая книга издательского цикла сборников, включающих произведения начинающих.
Оренбуржец Владимир Шабанов и Сергей Поляков из Верхнего Уфалея — молодые южноуральские прозаики — рассказывают о жизни, труде и духовных поисках нашего современника.
Очередная книга издательского цикла, знакомящая читателей с творчеством молодых прозаиков.