Свет грядущих дней - [54]
Шимшон, наборщик-любитель, поднаторевший в гравировании и изготовлении печатных клише, отвечал за «техническое бюро». То было время «документов, беспорядка, штемпелей, пропусков, удостоверений», – отмечала Густа, и Шимшон изготавливал фиктивные документы, чтобы обеспечивать бойцам свободу передвижения. Поначалу он носил весь свой «офис» «в карманах», лихорадочно выискивая помещение, где бы можно было разложить оборудование на каком-нибудь покрытом скатертью столе и соорудить документ. Но ему требовалось большее пространство, и он стал носить свои приспособления в портфеле, бродя по гетто от одной пустой комнаты к другой вместе со своим «передвижным цехом»[351]. Увы, одного портфеля скоро стало недостаточно, понадобилось два. Потом еще больше. Команда помощников дефилировала за ним, неся собрание его чемоданов, коробок, пакетов, пишущую машинку, – и это стало серьезно угрожать безопасности всей «бригады». Бюро нуждалось в постоянном помещении.
В Рабке, маленьком городке неподалеку от Кракова, Густа сняла квартиру в красивой вилле. Кроме большой комнаты с двумя окнами там были кухня и веранда; квартира была «скромно, но со вкусом обставлена и излучала домашний покой». Она поставила на стол вазу с цветами, повесила занавески на окна и картины на стены, чтобы создать обстановку домашнего «уютного гнездышка»[352], как она выразилась.
Густа «играла роль болезненной жены, проводящей золотую осень» в курортном городке. С ней был ее шестилетний племянник Витек; днями они играли в саду, совершали прогулки или арендовали лодку и катались по тихой реке. Шимшон каждое утро садился в автобус, дружелюбно приветствуя своих спутников, и уезжал в Краков. Он был загадочен, имел решительное выражение лица и «производил пугающее впечатление», писала Густа. Люди думали, что он чиновник на государственной службе, поэтому уступали ему место. Все считали, что семья у них состоятельная и что он приносит работу домой в портфеле, чтобы проводить больше времени вместе с молодой женой и маленьким сыном. Никто не подозревал, что на вилле разместилась фабрика, где выковывалось еврейское Сопротивление.
В дальнем от окон углу Густа полностью оборудовала рабочее место, там стояли стол, пишущая машинка и все оборудование. Если дни ее проходили в наслаждении домашним покоем, то ночи, после возвращения Шимшона, целиком посвящались работе. Когда в деревне гас свет, Густа занавешивала окна и запирала дверь на засов. До трех утра она варганила документы, писала и печатала подпольную газету. Выходивший каждую пятницу «Сражающийся первопроходец» состоял из десяти машинописных страниц, включавших список евреев-коллаборационистов. Густа и Шимшон выпускали 250 экземпляров, которые распространялись в Кракове подпольщиками[353], ходившими парами. Потом они урывали несколько часов сна, прежде чем Шимшон отправлялся на семичасовой автобус, чтобы ехать в город, причем выглядеть в автобусе он должен был свежим.
Ханка Блас, товарищ по «Акиве» и курьер Шимшона, жила в двадцати минутах ходьбы от них. Они с Густой, по ее словам, «любили друг друга, как сестры»[354], и хотя в целях безопасности им следовало бы прекратить все контакты, просто не могли расстаться, находя утешение в компании друг друга, потому что ни у той, ни у другой не было человека, который лучше бы знал ее истинную сущность и понимал ее отчаяние. Соседи считали, что Ханка – няня Витека. Ханка тайно переносила подпольную литературу и иногда по утрам, нагрузив корзинку яйцами, грибами, яблоками и печатной продукцией предыдущей ночи, повязывала голову платком и садилась в автобус – как будто направлялась на рынок. Иногда Ханка сидела в нем рядом с Шимшоном, притворяясь, будто не знакома с ним.
В один прекрасный день, писала Густа, в Краковское гетто вернулась из Варшавы Хеля Шюппер[355]. «Роскошная красавица»[356] с белой кожей и легким румянцем на округлых щеках, Хеля, используя свои чары, красноречие и редкую смекалку, стала главной связной «Акивы». Хеля выросла в хасидской семье, училась в польской муниципальной школе. Когда представители женской националистической организации пришли туда вербовать сторонниц, никто не вызвался, кроме Хели, которой стало стыдно за недостаток патриотизма у ее ровесниц. Участие в организации открыло девушке дорогу к культуре, спорту, обучению стрельбе из винтовки и пистолета, но в конце концов она покинула ее: Хелю оттолкнуло то, в чем она уловила антисемитский душок, вносившийся одним из аффилированных членов руководства. Шимшон уговорил ее вступить в «Акиву», заверив, что это не атеистическая группа. Это огорчило Шюпперов больше, чем участие дочери в польской организации. Хеля ушла из семьи, и ее семьей стало движение.
Обладая уверенностью в себе и безупречным самоконтролем, а также степенью в области коммерции, она минувшим летом представляла «Акиву» на варшавской конференции, где молодежные группы приняли решение сформировать единую боевую силу. Хеля передавала информацию и документы, разъезжая по городам. Но тем осенним утром 1942 года она привезла нечто новое: оружие. Две винтовки системы «Браунинг» висели у нее на плечах под свободным пальто спортивного покроя, а в ее модной сумке были спрятаны три пистолета и несколько обойм патронов.
