Свет грядущих дней - [166]

– сказала я женщине за рулем, стараясь, чтобы это не прозвучало грубо, тем более что мой польский был слабоват, но, похоже, дорога была прямой. Быстрой.

Проводя исследования для этой книги, я оказалась как бы в tour de monde – кругосветном путешествии, попадая во множество необычных ситуаций, как обычно случается с авторами. Ела бурекасы с дочерьми бойцов гетто, которые устроили мне перекрестный экзамен на кухне своего кибуца в Галилее; присутствовала в Нью-Йорке на мемориальном собрании бундовцев, которые стоя пели «Партизанскую песню» – свой гимн; рылась в фотографиях лесных землянок во французском кафе в Монреале, стараясь, не дай бог, не запачкать их масляными от круассана пальцами; под громкие указания на польском, разносившиеся из репродукторов, несла свою трехлетнюю спящую дочурку вниз по лестнице в краковском отеле, где в пять часов утра прозвучала пожарная тревога.

И вот наконец это: один из последних дней моего паломничества в поисках места, где родилась Реня. Меня укачало на заднем сиденье пропахшей сигаретным дымом старой «шкоды», не имевшей ни электрического стеклоподъемника, ни гидроусилителя руля, ни кондиционера; я насквозь промокла после утреннего блуждания во время грозы по Камёнкскому гетто, где пришлось хлюпать по мокрым водорослям, чтобы постоять рядом с тем местом, где находился бункер бойцов Фрумки. Потом мы перекусили в нашпигованном всякой иудаикой бендзинском «еврейском кафе», где подавали то, что, видимо, считали еврейским десертом из сладкого сыра, апельсиновой цедры, сиропа и изюма, – никогда о таком не слышала. (Ресторан имел репутацию приятного места для свиданий.) Остановились мы также посмотреть отремонтированную довоенную частную молельню с блестящими золотистыми стенами, украшенными фресками колен израилевых, случайно обнаруженную несколько лет назад игравшими поблизости детьми[999], – десятилетиями помещение использовалось в качестве угольного сарая. Вдруг машина остановилась прямо посреди дороги. В какой-то глуши. В тот день мы колесили уже пять часов, и нам предстояло побывать еще в нескольких местах, связанных с жизнью Рени. Женщина-шофер что-то кричала по-польски в свой мобильник; моя сопровождающая, родом из Литвы, сидя на переднем пассажирском сиденье, прикуривала для нее новую сигарету еще до того, как та докуривала предыдущую.

К счастью, сердитый клаксон проревевшего мимо грузовика заставил женщину-водителя съехать на обочину. Она поспешно выключила двигатель, вышла из машины и, меряя дорогу шагами, не переставая курить, продолжила кричать в свой мобильник.

– Там речь о разводе, – повернувшись ко мне, пояснила гид. – Ее дочь осталась с ее бывшим, и она очень расстроена. Простите за задержку.

Сама мать дочерей, я не могла сердиться, тем более что и водитель, и гид запросили с меня минимальную плату за такой напряженный день сплошных переездов: они сами интересовались Реней и историей женщин – бойцов Сопротивления, и им самим хотелось участвовать в этой поездке. Сидя на заднем сиденье, я пила диетическую колу, надеясь, что она уймет мою тошноту, и размышляла о проблемах, с которыми сталкиваются женщины, расследуя женские истории. Материнские заботы бессчетное число раз влияли и на мою работу. Мне предлагали исследовательскую стипендию с проживанием, но я вынуждена была отказаться: не могла на несколько месяцев перевезти семью в другой город. Вместо этого я предпринимала много коротких вояжей, каждый из которых требовал больших организаторских усилий: устроить уход за детьми, найти кого-то, кто будет их возить, оставить маленькие подарочки для девочек, чтобы отмечать ими каждый день моего отсутствия. Мой холодильник представлял собой доску объявлений, все было расписано по минутам. Мне даже приходилось на несколько дней брать детей с собой в Польшу (тогда-то и имел место случай с пожарной тревогой). В иные дни мне доводилось проходить пешком столько миль, что застарелый ишиас, мое наследство после родов, на весь вечер загонял меня в горячую гостиничную ванну.

Ну и, конечно, неизменно стоял вопрос безопасности. Работа допоздна, желание поужинать уже в другом городе. Каждый шаг вызывал тревогу, прежде чем сделать его, я озиралась: нет ли опасности? Осторожность была реликтом моего еврейского прошлого и реальностью моего женского настоящего. Я не могла ходить в наушниках, слушая музыку, мои уши и глаза должны были быть всегда открыты. И вот я здесь, в польской глубинке, на пути у какого-то грузовика, почти не оставившая следов, никто не знал, где именно я нахожусь, – оставалась только призрачная беспроводная связь. Что я делаю? Но по крайней мере, я с женщинами, успокаивала я себя под крики расстроенной, без перерыва курившей матери, продолжавшей ходить взад-вперед. Мне повезло нанять гидом женщину, которая, в свою очередь, нашла женщину-шофера.

Три работающие женщины посреди какой-то глуши. Я вспоминала рассказы женщин, которым тоже приходилось застревать неизвестно где. Наконец водитель, закончив разговор, села в машину, и мы продолжили путь, и не впервые за тот день все мои записи разлетелись по мокрому полу «шкоды».