Свет грядущих дней - [161]

Владка Мид прибыла в Соединенные Штаты[976] на втором пароходе, привезшем в Америку выживших после Холокоста евреев, и поселилась в Нью-Йорке с мужем Беньямином, тем самым, который помогал ей устраивать потайные отделения в чемоданах. Вскоре после приезда Еврейский комитет труда – тот, что присылал деньги в Варшаву, – направил ее читать лекции о своем военном опыте. И Владка, и Бен принимали самое активное участие в создании организаций, мемориалов и музеев, посвященных Холокосту, в том числе Мемориального музея Холокоста в Вашингтоне, Округ Колумбия. Владка была официально признана одним из национальных лидеров в этой области. Она организовывала выставки о восстании в Варшавском гетто, а также инициировала и возглавляла международные семинары по изучению Холокоста. Она не отрывалась от своих бундовских корней и стала вице-президентом Еврейского комитета труда, а также выступала с еженедельным комментарием на радиостанции WEVD[977], вещавшей на идише. Дочь и сын Владки и Бена оба стали врачами. В конце жизни Владка переехала в Аризону, где и умерла в 2012 году, не дожив нескольких недель до девяноста одного года.

* * *

Реня всегда была миниатюрной и хрупкой, физически слабой. Тем не менее она всегда воплощала собой силу. «Когда она входила в комнату, – рассказывал ее сын, – это было похоже на вспышку пламени»[978]. Ее веселый нрав и оптимизм мировосприятия удивляли даже ее родных. «Как мог человек, прошедший через то, через что прошла она, быть таким счастливым? – изумлялась ее старшая внучка Мерав. – Обычно выживают пессимисты, но не в ее случае», – добавляла Мерав, вспоминая, как ее савта любила море, прогулки по берегу или по городу[979]. В семидесятичетырехлетнем возрасте Реня даже совершила путешествие на Аляску[980].

Ее муж Акива умер в 1995 году, но Реню окружали поклонники, даже когда ей было за восемьдесят. Ее внешний облик никогда не тускнел: она была всегда нарядна и изысканна. Однако с годами становилось очевидно, что ей все больше и больше нужна повседневная помощь. И тогда Реня уговорила своих друзей переехать в дом престарелых, все организовала, проверила и, создав свой избранный круг, переехала сама. Она по-прежнему была веселой и быстрой, всегда находилась в центре внимания, завораживала людей своим внешним видом и энергией. В восемьдесят семь лет она часто покидала свою обитель и возвращалась лишь к полуночи. Ее дети едва ли не каждый вечер были близки к панике.

– Что мне делать здесь, среди всех этих стариков? – спрашивала она их в свойственной ей театральной манере, как бы с легким раздражением.

– Мама, они твои ровесники.

Но ее ровесники были старыми душой и телом, в то время как Реня – по-прежнему подвижна и полна жизни.

Многие женщины-бойцы были решительными, целеустремленными, оптимистичными, доверялись интуиции; многим из выживших были дарованы энергия и долголетие. Хеля Шюппер, которая тоже поселилась в Израиле, умерла в девяносто шесть лет, оставив трех детей и десятерых внуков. Владка ушла в девяносто, Хася в девяносто один, а Витка в девяносто два года[981]. В момент, когда пишется эта книга, Фаня Файнер, Фая Шульман и несколько виленских партизанок еще живы, всем им от девяноста пяти до девяноста девяти лет[982].

Реня никогда не отвечала на ухаживания своих поклонников. За двадцать лет вдовства у нее не было ни одного возлюбленного. Ее верность памяти мужа служила примером преданности для ее детей и внуков. «Семья – самое важное в жизни», – не уставала она повторять им; это, безусловно, был урок, усвоенный ценой ее болезненных потерь. «Всегда будьте вместе»[983].

Для Рени ее внуки (и правнуки) были главным сокровищем, но их рождения напоминали ей обо всех тех, кто безвременно ушел. Она с энтузиазмом устраивала для них пятничные и праздничные ужины, присутствовала на их свадьбах в мерцающих блестками платьях, с широкой улыбкой на лице[984]. Но им она рассказывала и истории из своей жизни – истории о войне, о своих убитых родных, – стараясь передать как можно больше из того, что хранила в памяти. Многие выжившие легче сходились с внуками, которые не были «заменой семьи» и с которыми у них были менее осложненные отношения. Они не так дрожали над внуками, как над детьми, и их страх перед слишком тесной близостью – происходивший от боязни утраты – с годами ослабевал. Своих детей Реня не водила, а внуков водила в «Дом борцов гетто» в День памяти жертв Холокоста, сознавая, как важно передать его историю потомству. Как многие дети третьего поколения, ее внуки – которые узнавали о Холокосте в школе и интеллектуально откликались на это знание, – задавали ей много вопросов, она охотно на них отвечала[985]. Это помогло ей и с Лией начать открыто говорить о своем прошлом. Ренина юность была спрятана очень глубоко, но никогда не исчезала.

В понедельник, 4 августа 2014 года, спустя почти девяносто лет после того, как родилась в Енджеюве накануне шабата, Реня скончалась. Она была похоронена на кладбище Неве-Давид в Хайфе, среди густой травы и тенистых деревьев, на берегу моря, рядом с Акивой – точно так, как она хотела. Реня пережила большинство своих друзей, но на ее похороны пришло семь десятков любивших ее людей из дома престарелых, из клиники, где она когда-то работала, а также друзей ее детей, на которых она произвела огромное впечатление и которые запомнили ее на всю жизнь. Но главное – над ее могилой стояла сплоченная, сильная семья, которую она создала из ничего, новые ветви обезглавленного дерева. Ее внук Лиран сказал надгробное слово, вспомнил ее искрометную манеру вести беседу и особенно ее чувство юмора. Сделав жест в сторону тех, кто принадлежал к поколению Рени, он сказал: «Вы всегда боролись, как истинные герои».