Свет грядущих дней - [120]

В полночь к ним в камеру завели дюжину женщин. Это были «временные» узницы, их везли в Германию, и здесь они должны были провести всего одну ночь. Молодые и старые, у всех была своя история. Одну немку приговорили к пяти годам тюрьмы за то, что у нее был жених-француз; по истечении трех лет заключения ее переводили в трудовой лагерь. Две девушки беспрерывно плакали. Они работали в Германии на одну крестьянскую семью, которая заваливала их работой и морила голодом, поэтому они сбежали. Девять месяцев провели в Варшаве, пока сосед не выдал их; их тоже везли в трудовой лагерь. Двух пожилых женщин схватили в поезде, когда они везли спиртное и свиной жир. Они даже не знали своего приговора; вот уже полтора года их перевозили из одной тюрьмы в другую, эта была шестой по счету. Еще одну, хрупкую немолодую женщину, держали в заключении несколько месяцев за то, что ее сын уклонился от призыва в немецкую армию. Ее благородная манера поведения и душевная боль тронули сердце Рени.

Несмотря на все невзгоды, постигшие этих женщин, Реня завидовала им. Тяжелый труд был мечтой по сравнению с пытками, которые ей предстояли.

– А вы тут за что? – спросили Реню и Ильзу. – Вы же такие молодые.

– Мы пытались нелегально перейти границу, но нас поймали.

– Ну, за это вам грозит всего полгода, – успокоили их женщины. – Вас отвезут на работы в Германию.

Все лежали на полу впритык, как сардины в банке, укрывшись одеялами, пропахшими чужим потом. Некоторые после многих недель кочевья по тюрьмам были очень грязными. Реня ожесточенно чесалась, она уже завшивела. Женщины не гасили свет, чтобы спасаться от блох, которые в темноте «чувствовали себя свободнее». Тем не менее, кусались они и при свете. Реня не могла уснуть.

На рассвете женщин увели. Реня и Ильза были сплошь покрыты красными пятнами от укусов насекомых, которые уже ползали по всей их одежде.

«По крайней мере, теперь было чем заняться, – мрачно шутила Реня позднее в своем дневнике, – охотой на блох».

Восемь часов. Хлеб, кофе, умывальня. Там Реня познакомилась с молодой женой польского офицера, которая была заподозрена в антифашистской деятельности. От нее остался один скелет, она едва волочила ноги. Через несколько недель ее должны были повесить. Единственное, на что она надеялась, так это на то, что война закончится раньше. Ее муж погиб. Что будет с тремя ее маленькими детьми?

Другая женщина там же, в умывальне, рассказала ей, что ее сестру несколько дней назад обезглавили в этой самой тюрьме за то, что она без разрешения зарезала свинью. У сестры осталось семеро детей. И еще одного она носила в чреве.

Пока они разговаривали, появилась злобная ключница – словно ангел смерти. Она была известна тем, что разбивала головы заключенным своей тяжелой связкой ключей. Все затихли.

Через зарешеченные окна женщины могли различать изнуренные мужские лица в расположенном напротив мужском корпусе. Когда мимо проходили надзиратели, они наклонялись, делая вид, что вовсе не смотрели в окна с любопытством и отчаянием. Было известно, что рядом с тюрьмой находилось место, где палачи приводили в исполнение смертные приговоры, – обычно отрубали головы. Дня не проходило без казней. Попрощаться с родными и друзьями приговоренным не разрешалось, как не разрешалось и исповедаться. Тюрьма гордилась своими средневековыми методами.

После обеда Реню и других заключенных отвели помыться и облачили в тюремную форму. Ильза радовалась, думая, что гестапо забыло о них. Может, они просто проведут в тюрьме несколько месяцев, пока не кончится война. Девушки целый день просидели в своей камере, глядя друг на друга и не веря в свою удачу. Теперь они были такими же заключенными, как другие – в бесформенных юбках из мешковины, рубашки и белье представляли собой заплатку на заплатке. На каждом предмете одежды стоял штамп катовицкой тюрьмы.

Настала ночь, и с ней дневное напряжение немного ослабело. Гестапо не работает во внеурочное время. Однако их снова атаковали блохи. Реня задремала, но вдруг очнулась и не поверила своим глазам. Ильза пыталась повеситься на поясе от юбки. Пояс порвался под тяжестью тела, и она упала.

Реня истерически расхохоталась, как будто сошла с ума. Потом взяла себя в руки и подошла к Ильзе, но девушка оттолкнула ее, злясь на то, что попытка самоубийства не удалась. Вот зачем связные Сопротивления носили с собой капсулы с ядом, а партизаны имели про запас последнюю гранату, чтобы взорвать себя.

На рассвете надзиратели, крича и ругаясь, вывели их и поместили в разные камеры. Новую камеру Рени, где было восемь человек, можно было счесть улучшением «жилищных условий». На кроватях лежали матрасы, на полках выстроились миски, имелась даже чистая скамейка, на которой можно было сидеть.

– Ты здесь за что? – спросила ее женщина с тонкими чертами лица.

– За попытку пересечь границу.

– А я – за то, что гадала на картах, – сказала женщина и заплакала. Она была акушеркой и имела двух взрослых сыновей: один инженер, другой служащий. Сосед по злобе донес в гестапо, что она предсказывает судьбу по картам. Женщина сидела в катовицкой тюрьме уже семь месяцев, и ей еще даже не вынесли приговора.