Сверстники - [13]

Вид был - жальче некуда: в дождь без зонтика, с порванной перемычкой на тэта... Мидори издали смотрела на несчастного у решетки ворот: «Мама, похоже, у прохожего лопнул перехват на гэта, позволь вынести ему кусок материи на замену», - попросила она, и выдвинув ящичек швейной шкатулки, достала обрезок узорчатого шелка Юдзэн39, торопливо нацепила садовые сандалии и выскользнула за порог, на веранде раскрыла европейский зонт, заторопилась, ступая на камни садовой дорожки.

Когда она узнала в прохожем Нобу, краска залила ей лицо, в груди началось такое колотье, словно ей повстречался кто-то небывалый, она пугливо огляделась, не видит ли кто, и приблизилась к воротам, в тот же миг оглянулся и Нобу, замер, онемев, только ледяной пот струился по лицу; оставалось одно - броситься прочь босиком.

Будь Мидори самой собой, она не упустила бы пройтись насчет жалкого вида Нобу, под настроение смеялась бы, смеялась и смеялась над ним, не стесняясь в выражениях, высказала бы ему все: виданное ли дело - в праздничный вечер затеять Сёту обижать, помешать нашим развлечениям, подбить дружка отлупить невинного Сангоро, - да все исподтишка, скрытно, вертя всеми, да еще так равнодушно, а ну, давай-ка, проси прощения, что это такое, еще и Тёкити заставил меня шлюхой обозвать, а что такого в проститутке плохого? понимал бы что... мне от тебя ни пылинки не нужно, отец с матерью есть, есть старшая сестра, есть хозяин Дайкокуя, с чего бы я стала у тебя, как и прежде, домогаться покровительства?! и никому не нужной шлюхой меня перестань обзывать, тем более - втихомолку, лучше уж, если приспичит, прямо в лицо скажи - так? Она бы подошла к нему, изо всех сил ухватила за рукав и высказала все без утайки... но не та нынче Мид-ри: робко жмется в тени ограды, смущается, но не уходит; сердце колотится - спасу нет.

13

В обычные дни Нобу старался побыстрее, не глазея по сторонам, миновать Дайко-куя, почему-то ему бывало здесь не по себе; треклятый дождь, жуткий ветер, лопнувшая перепонка, попытка под проливным дождем возле бесполезных ворот скрутить бумажный жгут, чтобы починить гэта, - показалось, он не вынесет всего этого кошмара, а тут еще послышался перестук подошв по садовым камням - словно спину ледяной водой окатили, он и не глядя знал, кто это, вздрогнул и даже переменился в лице; отвернулся и сделал вид, что усердно чинит гэта, хотя и во сне вряд ли сумел бы в этом преуспеть.

Мидори наблюдала за ним из сада - ах, до чего же он неуклюж, как медленно вяжет узел... да и не удержится же сколько-нибудь надолго соломинка или что другое в дырке для перемычки... видел бы, до чего грязны полы твоей куртки-хаори, как он возит ими по грязи... зонтик упал, хорошо бы его закрыть, а потом уже к воротам прислонять; но окликнуть его и сказать: «Вот лоскуток, попробуй вдень», никак не получалось; так она стояла, понурившись, струи дождя затекали в рукава, смотрела на него, вроде бы затаившись, как вдруг послышался голос ничего не подозревавшей матери: «Утюг раскалился, Мидори, что ты там делаешь? Нечего слоняться под дождем, непременно простудишься», - прокричала она; «Сейчас иду», - отозвалась девочка, испугавшись, что Нобу ее услышит, в груди опять заколотилось, закружилась голова, а ей ведь нужно было вернуться к дверям, и не подать виду, что она мучается, она изо всех сил соображала, как поступить, а потом, молча, бросила лоскуток сквозь решетку ограды; Нобу сделал вид, что ничего не заметил; единственная мысль вертелась у нее в голове: какое же холодное у него сердце! несколько слезинок, огорченное лицо, а бездушен так, словно сжигаем ненавистью ко всему вокруг; хотелось окликнуть его, мысли роились, ее буквально тошнило от никчемности этого человека, а мать все продолжала и продолжала звать ее; печально, но что поделаешь... будто вдруг застеснявшись, она повернулась и, стуча гэта, двинулась по камням садовой дорожки к дому; теперь уже Нобу оглянулся, с грустью глядя ей вслед; лоскут шелка Юдзэн с алым накрапом намокал под дождем - алые осенние листья прекрасным узором стелились у его ног, очарованный, он силился и не мог поднять кусок мокрой ткани, взгляд был пуст, а сердце разрывалось от горя.

Я махнул рукой на свою неумелость, развязал длинный пояс на куртке-хаори и приспособил его как перемычку на тэта, несколько раз обвязал, похоже, сгодится, хотя с виду получилось уродливо, но как-нибудь дохромаю, пускай и с трудом; правда, он стал понимать: до Тамати в такой обувке далековато, но выхода нет; Нобу поднялся, завернул сестрино кимоно, взял сверток под мышку и прошел всего два шага; взгляд его упал на алеющий листьями шелковый лоскуток, оставить здесь этот лоскут было невыносимо тяжело, - «Нобу, у тебя что, передняя перемычка на гэта лопнула? Ну и видок у тебя, хоть не смотри», - вдруг раздался чей-то голос.

Он с удивлением обернулся; оказалось, это шалопай Тёкити, похоже, он возвращается из веселого квартала, поверх летнего кимоно другое из дорогого шелка тодзан, короткий, в три сяку, пояс цвета хурмы, по обыкновению, спущен на бедра, новая куртка хантэн, по обшлагам рукавов и по вороту черного шелка иероглифы, крупные знаки на зонтике - номер дома, свежекупленные деревянные гэта на высоких поперечинах и с лакированными кожаными чехлами спереди - от всей его фигуры так и шибало хвастливым самодовольством.