Сверстники - [14]

«Да, лопнула перемычка, я как раз размышлял насчет починки, только я по этой части не мастак», - вяло произнес Нобу; «А, вон оно что, так починить ее и вправду нелегко, но ты возьми мои тэта, тут перемычка ох какая прочная». - «Да не знаю я, ты-то как?» - «Да я привычный!» - он засуетился, подоткнул на семь третей полы кимоно - так удобнее, чем в подвязанных, - и снял гэта; Нобу колебался: «Что ж, босиком пойдешь? Это невозможно». - «Да нет, все прекрасно, я привычный, а у Нобы, небось, подошвы нежные, разве тебе приходилось топать босыми ногами по камням? Давай-давай, надевай!» - и он заботливо подвинул ему свои гэта. Отвратительный, словно чумное божество, с мохнатыми, как гусеницы, извивающимися бровями, а говорил до странности нежно и доброжелательно: «Твои возьму, приберу да на кухню зашвырну, раз уж так получилось, переобувайся скорей!» - он явно хотел услужить; они расстались, договорившись о встрече, и Нобу отправился к старшей сестре в Тамати, а Тёкити двинулся домой; шелковый с алым крапом лоскут остался лежать за решетчатыми воротами.

14

В этом году в ноябре было три дня Петуха, средний из них оказался испорчен дурной погодой, зато первый и последний выдались на славу, и прошли при прекрасной погоде в святилище Мисима; под предлогом праздника через боковые ворота силой рвалась возбужденная молодежь - раздавались взрывы хохота - с намерением то ли обрушить небесные опоры, то ли порвать земные скрепы, казалось, все смешалось на улице Наканоте; для огромного числа людей все это являло собой незабываемое зрелище: там и сям разводные мосты в кварталах Сумитё и Кёмати; соперничество команд, режущих людское море, - «э-эх, да-а-вай! на-а-легай!» - так кричат лодочные загребные; щебет сотен барышень в крошечных прибрежных заведениях; высоченные «вишенные дома» высшего разбора, где за пышной живой изгородью кипит любовь; и такое же бурление песни, вскипание мелодий сямисэнов; Сёта в этот день взял отгул, не пошел собирать дань, забрел в лавку Сангоро, торгующую картошкой «гигантская голова», навестил приятеля верзилу из лавки рисовых колобков, но колобки ему как-то не показались: «С прибытком торгуете?» - «Сёта, как ты вовремя! Понимаешь, кончилась сладкая соевая паста, чем мне торговать? Я сразу поставил вариться еще, но она не готова, а клиенты ждать не станут, что делать?» - приятель просил совета; «Пораскинь мозгами, парень! Выскреби большую кастрюлю, разведи кипятком, сахара сыпани погуще - вот и будет толк, никто ничего и не заметит, обслужишь человек двадцать, тут, глядишь, твоя паста поспеет; так все делают, кто же в такой кутерьме разбираться станет, знай спеши продавай!» - он подвинул поближе горшок с сахаром, а одноглазая матушка, дивясь, сказала: «Ну, из тебя, Сёта, настоящий купец выйдет, ишь до чего умен!» - «Тут ума не нужно, только что в доме Сиофуки на боковой улице не хватило сахара, точно так поступили, а я подглядел», - отмахнулся мальчик; «Мидори не видел? С утра ищу ее, не пойму, куда она подевалась, говорят, даже в "лавку кистей" не заходила, уж не в веселом ли она квартале?» - «А-а, Мидори? Да она рано утром перед моим окном разводной мост переходила, шла туда, в квартал заведений... Сёта, она была ужас как хороша! Представляешь, волосы как-то вот так уложены, ну в этот... узел Си-мада!» - он даже попытался что-то такое руками изобразить. - «Да-а, настоящая красавица, - произнес он и, смахнув каплю под носом: - Покрасивей самой Омаки! До того мила, что, боюсь, ей прямая дорога в куртизанки ойран», - потупился Сёта; «Что ж, дело хорошее! Вот вырасту, открою лавку праздничных украшений, подкоплю деньжат - и навещу ее», - знать, настоящий Осел; «Что ты несешь, наглец надутый?! Да она тебя враз погонит!» - «Как? Почему?» - «Почему - не знаю, а погонит обязательно!» - он даже слегка зарделся; «Ладно, пойду прогуляюсь по веселому кварталу, увидимся», - бросил Сёта, выходя из ворот.

Пока не сравнялось семнадцать годов,

Росла, словно бабочка или цветок, -

пропел он странно дрожащим голосом популярную нынче мелодию, -

А нынче нрав веселых домов

На душу тяжестью лег, -

пробормотал он, словно бы про себя, и смешался с толпой; люди веселились, звонко цокали деревянные гэта; маленькая мальчишеская фигурка исчезла.

Когда он продрался сквозь толпу, на углу веселого квартала сразу увидел ее - она разговаривала с Оцума, продавщицей, оборотившись к ней; это была именно она, Мидори из Дайкокуя, и оказалась она ровно такой, как описал Ослик: вместо невинного узла волос - большая прическа Симада, затянутая куском пышной ткани, черепаховые гребни, блестящие узорные шпильки в виде цветов с кисточками, - ну вылитая столичная кукла в ярко-роскошном многоцветье; Сёта застыл, где стоял, потеряв дар речи; еще вчера он просто подошел бы к ней и взял за руку, теперь же тихо созерцал, глаз не сводил; она подбежала сама: «Давай простимся, Оцума, тебе еще нужно за покупками, а он проводит меня домой, - и сделала прощальный поклон: - Вот воистину прямодушие прелестного ребенка - меня, стало быть, можно и не провожать! Ладно, пройдусь за покупками в Кёмати», - и засеменила-заспешила по узкой улочке к длинным домам; Сёта в первый раз дернул Мидори за рукав: «Как тебе все это к лицу! Причесаться-то когда успела? Вчера? Сегодня? Чего ж раньше не показала?» - говорил он ласково, силясь казаться сердитым; Мидори с трудом выдавила: «Сегодня... у старшей сестры в комнате... было очень противно...» - под взглядами прохожих она окончательно поникла.