Сверхновая американская фантастика, 1996 № 10-11 - [27]

Все смеялись, глядя на Коня, лежащего в пыли.

Он медленно поднялся, и дикий взгляд его неотрывно следил за мной; отряхивая штаны, он двинулся вперед. Я изготовился и решил защищаться. Ожидалась серьезная трепка. Конь приближался медленно-медленно, пока не прижал лицо вплотную к моему. Его черные, дикие глаза гипнотически сковывали меня, и мне чудились утробные звуки, издаваемые лошадью, когда та готовится взбрыкнуть. В уголках рта показалась слюна, свисая, она блестела на солнце, как паутина. Он скрипнул зубами, и я уловил дурной запах изо рта.

Я ожидал, что Конь с разгона втопчет меня в землю, и наверное, другие ребята тоже, потому что вдруг стало очень тихо. Но вместо этого Конь испустил дикий, леденящий вопль, заставивший меня отшатнуться.

— Уа-а-а-а! — завопил он. — Ей-богу, этот коротышка и взаправду меня кинул, честное слово! — Он рассмеялся. — Как тебя звать, клоп?

Остальные перевели дух. Смертоубийства не предвиделось.

— Энтони Марес, — ответил я. — Антонио Хуан Ма-рес и Луна, — добавил я в знак уважения к матери.

— Черт! — Chingada!

— Эй, послушай-ка, ты не брат Эндрю? — спросил Конь.

Я утвердительно кивнул.

— Ну, давай пять.

Я замотал головой: знал, Конь не устоит от искушения бросить любого, кто даст руку. Так уж он был устроен!

— Ушлый малый, — рассмеялся Скелет.

— Заткнись! — сверкнул Конь глазами. — Ну ладно, клоп, то есть Энтони, ты парень ушлый. Последний, кто меня бросил, был здоровенный пятиклашка, понял?

— Я не хотел, — сказал я, и все рассмеялись.

— Знаю, что не хотел, — улыбнулся Конь. — Мал ты еще драться. Потому-то я тебя и отпускаю. Но попомни: не посмей повторить, ясно? — слова предназначались мне так же, как остальным, потому что все вдруг закивали.

Все столпились вокруг меня, спрашивая, где я живу, заговорили про школу. То были добрые друзья, хотя и сквернословили подчас; в тот день я вошел в их круг.

Тут Авель, который мочился на церковную стену, крикнул, что месса началась, и все мы помчались занимать лучшие скамьи — сзади.

ЧЕТВЕРТАЯ

В последние дни лета бывает пора, когда в воздухе вызревает осень, наступают дни тихие и сладкие. В это время я жил полной жизнью, в странной новизне мира, что, расширяясь, раскрывался мне. По утрам, до наступления зноя, мы с Ультимой бродили по холмам льяносов, собирая дикие травы и корешки для снадобий. Мы обошли всю округу вверх и вниз по реке. Я нес маленькую лопатку, а она — дерюжный мешок, в который мы складывали наш волшебный урожай.

— О! — вскрикивала она, приметив нужное растение или корень, — как же повезло нам сегодня, что нам попалась йерба дель мансо!

Потом она подводила меня к этому растению, которое углядели ее совиные глаза, и просила запомнить, где оно растет, и как выглядят листья.

— А теперь прикоснись к нему, — говорила она. Листья были гладкие и светло-зеленые.

В понимании Ультимы, растение имело душу, и прежде, чем разрешить мне вырыть его, она заставляла обратиться к растению, и рассказать, для чего мы разлучаем его с земным домом. «Ты, растущее здесь так славно в этом овраге, во влаге речной, мы извлекаем тебя для доброго снадобья», — тихонько напевала Ультима, и сам собою я вторил ей. Затем осторожно выкапывал растение, заботясь о том, чтобы сталь не коснулась нежных корней. Из всех собранных нами растений ни одно не удостоилось столь сильного волшебства, как йерба дель мансо. Она излечивала ожоги, ссадины, геморрой, детские колики, кровавую диспепсию и даже ревматизм. Я давно знал это растение благодаря матери, которая, не будучи, конечно, знахаркой, часто к нему прибегала.

Руки Ультимы нежно поднимали растение, ощупывали его. Отщипнув кусочек, она пробовала качество на вкус. Затем брала еще такой же и опускала в маленькую черную сумочку, привязанную у пояса лентой. Она говорила, что высушенное содержимое сумочки состоит из частиц всех растений, что собрала она с тех пор, как начала учиться знахарству — много лет назад.

— Давным-давно, — улыбалась она, — задолго до того, как в Лас Пастурас пришел поезд, прежде чем род Луна появился в своей долине, задолго до того, как великий Коронадо выстроил этот мост…

Тут голос ее уплывал, а мои мысли терялись в лабиринтах времен, и истории, мне неведомой.

Побродив еще, мы нашли эстрагон и набрали побольше, потому что был он не только лекарством от простуд и лихорадки, но и приправой, которую мать подавала к бобам и мясу. Нам повезло еще набрести на оша, потому что трава эта лучше растет в горах. Подобно йерба дель мансо, это средство годилось от всех недугов. Оно исцеляло простуду и кашель, порезы и синяки, ревматизм и расстройство желудка; отец говорил как-то, будто с его помощью пастухи отпугивали змей от постели, посыпая порошком оша. Именно им омыла Ультима мне лицо, руки и ноги той ночью, когда убили Лупито.

В холмах Ультима была счастлива. Походка ее обладала неким достоинством, придававшим легкость всей ее небольшой фигурке. Пристально следил я за ней, пытаясь подражать ее походке, и когда это удалось, я вдруг обнаружил, что больше не затерян в безбрежности холмов и небес. Я был важной частью жизненного союза, заключенного между льяносами и рекою.