Сверхновая американская фантастика, 1995 № 05-06 - [45]

И он приподнял кресло, стоявшее рядом с рабочей аппаратурой. Я подошел и уселся. Передо мной в воздухе розовыми и зелеными красками переливался экран. Я ткнул в него, и мой палец прошел насквозь.

— Ох, да ладно тебе. Не валяй дурака, точно кот перед зеркалом. Вот. Печатай. Эль. Е. О.

Я поглядел на три ряда клавиш, нашел «Л» и нажал. Лишь только я сделал это, из ящика выскочил рычажок и ударил по твердому резиновому валику, укрепленному сзади на движущейся каретке. Я нажал на «Е», потом на «О», и парящий передо мной экран окрасился глубоким винным цветом.

— А теперь нажми на пробел. Вот эта длинная штука внизу.

Я сделал это, и фигура на экране повернулась ко мне лицом.

— Это же преподобный Пеннибэйкер!

— Нет. Это — Лео Заброди. — Человек на экране был одет в длинную черную рясу и пыльные башмаки. Он был моложе преподобного Пеннибэйкера и немного стройнее, но это определенно был он, вплоть до морковно-рыжих волос.

— На Танзисе нужно получить лицензию, чтобы зарабатывать деньги, проповедуя на улицах. Лео — уличный проповедник. Причем, хороший. Я написал эпизод с ним и новым моим героем. Вот, напечатай «полиция» и опять нажми на пробел.

Когда я сделал это, то почувствовал, как поднимаюсь, съеживаюсь, разворачиваюсь, и, наконец, я очутился внутри экрана. А Джонсон глядел на меня сверху вниз: руки скрещены, на лице усмешка.

— Ну и как тебе нравится, малыш? — спросил он.

— Что вы со мной сделали?

— Что я мог с тобой сделать? Ты же сам сказал, что хочешь посмотреть, над чем я работаю.

— Сынок! Эй, сынок!

Я обернулся. Мы были на теннисном корте. Человек в аккуратном зеленом комбинезоне поливал плотно утрамбованную красную глину из шланга.

— Сынок! По-английски говоришь?

По посыпанной гравием дорожке ко мне приближался Заброди. Под мышкой он нес книгу, а плечи и ботинки у него были присыпаны красной пылью. Подойдя, он, казалось, заполнил собой все пространство. От него исходила уверенная, всеведущая сила. Так, словно он считает себя Богом, подумал я. Площадным Богом с рыжими развевающимися волосами.

— Болтаешься без дела, сынок?

— Что вы сказали?

— Я сказал — болтаешься тут без дела?

— Я сюда приехал лето провести, — ответил я. А сам подумал: «Джонсон теперь все сделал иначе. Он писал своего главного героя с меня».

— Просто в городе?

— Здесь и на побережье, — ответил я.

Я и в самом деле помнил, как ездил на побережье: океан пах здесь совсем иначе, чем в Гавани, — острее, мягче. В Гавани я никогда бы не вошел в воду. Я думал, она должна быть едкой. И что в ней живут всякие твари, которые слопают тебя в один миг. Но тут, в Налли, поплавать было здорово. Вода здесь теплая и чистая, а коттедж, принадлежащий хозяйке, у которой я гостил, крыльцом выходит на дюны. На столе всегда стояли свежие цветы, обеды были долгими, а в бокалах плескалось голубоватое вино из долины Коутса, лежащей за кромкой дальних холмов. И, конечно, Она.

«Она», — подумал я. Она все еще была там, на побережье, без меня. Мы поссорились. Она сказала, что рай не по мне, и, думаю, она была, в общем, права.

— Бродячая жизнь — одинокая жизнь, не так ли, сынок? — участливо спросил Лео Заброди, возвращая меня к действительности. — Похоже, тебе нужен кто-то, с кем ты смог бы поговорить.

— Не хочу я разговаривать.

— Это не бесплатный разговор, сынок, — сказал Заброди. — За такой разговор нужно платить.

— Платить? — рассмеялся я.

— Я обнаружил, что люди готовы платить за что-то действительно стоящее. А когда они и вправду платят, они тем самым полностью готовят себя к доброй вести, которую я им несу.

— Какие в этом городе могут быть добрые вести? — спросил я.

— Хочешь услышать? — Заброди склонился надо мной. — У меня есть кое-какая новость, которая могла бы заинтересован тебя, сынок. И ты можешь узнать ее всего за луи. За одну единственную медяшку.

— Что за новость? — спросил я.

Он все глядел на меня, и на миг я почувствовал, как тен счастья, напоминание о том, как я был с ней, заставила серди сжаться. И я знал, что это он сделал со мной такое.

— Ладно, — сказал я. — Выкладывайте.

— Один луи. Ведь это не много, верно, сынок? Знаешь ли, обычно я запрашиваю три. С тебя я беру с особой скидкой, как с бродяги.

— Ладно, — ответил я, убеждая себя, что даю ему деньги, чтобы он отвязался. На самом-то деле, я вновь хотел испытать то чувство любви. Может, теперь, раз я заплатил, он отпустит мне большую дозу? Я протянул ему монетку. Он потер ее пальцами, поглядел на свету и спрятал в карман своего облачения.

— Спасибо. А теперь, если ты закроешь глаза…

Я зажмурился. Но все же я мог видеть. Я смотрел в серо-зеленый простор. Это бы тот цвет, которым Генри пользовался в самом конце, цвет, который он называл «просторным». Он и вправду был просторным, и серо-зеленым, и насыщал, и ласкал, и успокаивал. Я почувствовал покалывание в основании шеи.

Потом в полную силу на меня обрушился контакт Сети. Я не был готов к нему, и у меня перехватило дыхание. Сеть навалилась на меня. Я чувствовал лишь примитивное, отчаянное-желание уцелеть. Так, словно Сеть была человеком, пытающимся удержаться на краю обрыва. «Они сконцентрировались на корабле, — подумал я. — Они пытаются успокоить пассажиров». Я открыл глаза.